Путь русского гангстера. Легенды лихих 90-х - Михаил Орский Страница 3

«Я пришел к тебе под кайфом

в модных джинсах «супер райфл»

Мы с тобой в кровать легли

в самых модных джинсах «Lee»»

Родители в воспитательных целях держали меня в черном теле. Карманных денег у меня практически не было. Сначала я их просто отнимал по мелочи…

А потом надумали с другом Ваней подломить пару хат. Нас никто ничему не учил. До всего доходили сами, начитавшись детективных романов Аркадия Адамова. Отчетливо помню, как на мгновенье замер перед открытой подельником дверью первой чужой квартиры. В этот короткий миг я понял, что все в моей жизни теперь пойдет по-другому, и пути назад больше нет. Порог этой хаты стал моим Рубиконом.

Приехав после первой кражи в университет, я сказал близкому мне сокурснику: «А теперь мы посмотрим, как работает советская милиция». Оказалось, что работает она хорошо. Взяли нас довольно быстро. Вальяжной походкой, помахивая модным в то время портфелем дипломат, я направлялся на факультет журналистики грызть гранит науки. Рядом резко затормозила черная «Волга» и два дюжих сыщика мгновенно закинули меня на заднее сиденье. Одним из них был будущий начальник 126-го отделения милиции Михаил Перцев, а вторым старый опер по фамилии Чумак. Он давно присматривался ко мне и не раз допрашивал за всевозможные подростковые бесчинства. В раздражении я посвятил ему стихотворение:

Ну что ж, начнем беседу, змей

Сказал Чумак мудной

И лица всех моих друзей проплыли предо мной…

Дальше не помню. Листок со стишком отшмонали при обыске. Мои вирши немало повеселили местных околоточных.

Наши дороги пересекутся вновь через долгих одиннадцать лет. А пока мне пришлось постигать совсем другие, никак не связанные с журналистикой, науки.

На суде присутствовала знаменитая в то время Ольга Чайковская, журналистка «Литературной газеты», пишущая на криминальные темы. В перерыве, вопреки правилам, погоняла чаи в комнате судебных заседателей. Не знаю, о чем уж они там калякали, но срок нам дали божеский – по два с половиной года.

Автор, Сусел, Дусик. Москва, улица Дыбенко. 1977 год.

Перед каждым, оказавшимся в местах лишения свободы, стоит выбор, какой образ жизни вести. Этот выбор обуславливается как личными качествами человека, так и условиями, в которых он находился на свободе.

Допустим, в Москве в те времена существовала система прописки, при которой ранее судимые не могли вернуться в отчий дом. Их высылали за сто первый километр, в Москве находиться они не имели права, но к семьям, женам, детям, матерям все равно тянуло. И они возвращались, нарушая паспортный режим. Если дважды их ловил участковый и выносил предупреждения, на третий раз – срок один-два года. Называли их «чердачники». Тысячи людей сидели ни за что, только за любовь к своим семьям. Так советская власть очищала Москву от судимых. И нам, молодой шпане, не от кого было узнать что-то о тюрьмах и лагерях, о Ворах и суках… Информацию о преступном мире мы черпали из детективов и блатных песен, которые слезливо, с надрывом пел Лелик, единственный судимый пацан на нашем районе. Срок за хулиганку он отбывал на малолетке, рассказывал о каких-то дурацких приколах и отбиваемых «гычах». А мое-то воображение рисовало себе таинственный и могущественный мир дерзких грабителей, неведомых бугров, седых паханов и зловещих уркаганов. Я мечтал, что они встретят меня с распростертыми объятиями: «Добро пожаловать, пацан. Ты нашей силы частица!»

Реальность оказалась гораздо прозаичнее. «Чердачники», «кухонные боксеры», тунеядцы, похитители соседских кастрюль и тому подобная шваль – вот основная масса заключенных Бутырского централа. Некому было готовить меня к лагерной жизни. Кстати, в одно время со мной сидел будущий олигарх Таранцев и я пару раз встречался с ним на сборке.

Жизненный уклад на общем режиме в городке Людиново Калужской области стал для меня абсолютным шоком. В лагере я реально ощутил на своей шкуре пословицу «человек человеку волк». Сотни активистов – здоровенных мордастых колхозников – правили бал в зоне. Впервые я столкнулся с непонятной мне по молодости ненавистью к москвичам. В Москве же не было своих лагерей, это уже много лет спустя появилась зона в Крюково. Москвичи разъезжались по всему Союзу в разные республики и области. Осужденным из других городов было легче. Сидели у себя в области, друг друга знали, ранее с кем-то учились, с кем-то работали. Словом, все тотчас находили родственников или товарищей. У них складывались тесные земляческие компании. Появилось даже понятие «местная зона». А столичных жителей встречали пословицей «Прилетели к нам грачи, педерасты-москвичи». И хотя вся юность моя прошла в драках, в лагере пришлось хапнуть горя.

Физически я подготовлен был неплохо. Пять лет занимался самбо, немного побоксировал у Сегаловича в Динамо. Гири тягал. Познакомился с каратэ. Правда, секция была пижонская – при Институте востоковедения. Ходили в основном пузатые научные сотрудники, которым нравилось носить кимоно, махать ногами по воздуху и грозно кричать «кия!»

В районе жестко хулиганили. С пятнадцати лет жизнь как протекала? В то время ведь не было ни дискотек, ни клубов, ни боулингов. Ничего не было. Собирались вечерами на лавочках, в беседках детских садов. Перелезали через забор – девчонки и ребята. Курили, играли и пели под гитару, пили всякую дрянь.

«Если хоть раз вы балдели,

песня моя вам ясна

Кто там сказал: «Ахашени?»

Есть в магазине «Хирса»»

Или:

«Ты помнишь, пили в тишине

четыре ящика «Минине»»

Сейчас и вин таких нет, наверное…

Дрались с соседними районами – Портовскими, Чикаго. У нас сначала гремел «19 квартал», где верховодили Лелик, Конь, Поддубный, Мулла. Потом они все как-то слились и сели, а мы стали представляться просто: «Ребята с Дыбенко». Появились новые герои подворотен – Дусик, Сусел, Бугор… И я стал первым среди равных…

Менты нас ловили и ставили на учет. Хулиганство свое я сочетал с тренировками, поэтому рос крепким парнем. Кстати, в семнадцать лет у меня уже была борода лопатой. Сейчас, когда смотрю на субтильных, худосочных подростков с банками пива в руках, я не понимаю, что происходит с молодежью? А я в этом возрасте вовсю колотил вернувшихся из армии десантников. Эти ребята – в попонах, портупеях, аксельбантах – выпивали водки и шли меня искать: «Что это за "главшпан" на районе объявился? Кто тут Хохол?». (Хохлом меня дразнили.) И огребали от меня, десятиклассника, по первое число. Наш районный поэт Дусик оставил об этом периоде нашей жизни нетленные вирши:

«Тучки небо обложили

Знать, приходит к нам беда