Девятая квартира в антресолях - Инга Кондратьева Страница 3

У Саввы, как и у многих состоятельных промышленников, в выставочном городке был устроен личный именной павильон. В нем он предполагал демонстрировать достижения всех предприятий, в которых так или иначе принимал участие или которым покровительствовал. Именно обустройством того самого павильона и занимался Лев Александрович последние месяцы, совмещая это со своей постоянной службой на ярмарке. И вот сегодня всплыла еще одна сторона Саввиной обширной деятельности, хотя Лева считал, что уже многое знает про своего близкого приятеля – попечительство в девичьем учебном заведении.

– Ну, в этом я тебе не откажу, Савва, – Лев Александрович вновь развернулся по ходу движения и поежился. – Тем более, что там, наверно, весь городской свет соберется на свое будущее полюбоваться? Надо воспользоваться случаем весь цветник разом увидеть, да и знакомства на будущее завести. Бр-ррррр! Холод-то какой! Все, Антон, хватить форсить. Поехали по домам переодеваться к обеду.

И они стали оглядываться в поисках извозчика.

***

Утро понедельника тянулось невыносимо долго. Завершено было огромное, двухгодовое дело, комиссия приняла все постройки выставочного городка и оставалось только ждать открытия. Вернулись времена повседневной рутины. И, как иногда бывает в таких случаях, наступила опустошенность. Непосредственный начальник Льва Александровича по ярмарке, заметив такое состояние, еще в пятницу отпустил его на неопределенное время со словами: «Отдыхайте, отдыхайте, голубчик. Набирайтесь сил. Это надо же – такое детище подняли! Ничего срочного. Если что, я Вас посыльным вызову». И вот у Льва Александровича образовалось нечто вроде непредвиденных каникул. Эх, знал бы, уехал с Саввой в Москву! Выходные прошли кое-как, а на неделе стало совсем паршиво. Организм Льва Александровича, видимо, за это время привык куда-то все время спешить, о чем-то договариваться, ругаться с рабочими, что-то доказывать, делать самому, переделывать за другими, радоваться, что получилось, просить, умолять, снова ругаться… И вот теперь, остановившись в движении, отвечал на все полной апатией. Сама мысль о неотъемлемых, в обычное время, атрибутах существования – листочке бумаги с карандашом – сейчас вызывала зевоту.

Савва с неделю как уехал на коронационные торжества, и, хотя официальная процедура состоялась, но балы и приемы продолжались, и неизвестно было, вернулся он уже в Нижний или нет. Можно, конечно, было прямиком направиться к нему в дом, но… Но! У мягкого и добродушного Саввы была одна особенность, которая в первое время их знакомства приносила Льву Александровичу нешуточные страдания. У Саввы всегда бывало не меньше трех крупных дел единовременно, несколько дел поменьше, огромное количество попечительских и членских обязанностей, море назначенных встреч и немеряно различных просьб и поручений. Но он никогда не занимался всем этим сразу! Особенно, когда дело было связано с другими людьми непосредственно.

Как-то раз Борцов зашел к нему, видимо, в момент обсуждения некоего проекта. Там присутствовало еще человек пять, но все они молча рассматривали бумаги и чертежи, разложенные на большом столе. Лева поздоровался и хотел выложить Савве то, с чем собственно к нему и шел. Тот холодно кивнул в ответ, как чужому. Когда Лева попытался продолжить рассказ, то впервые увидел этот холодный и страшный в своей неожиданности взгляд. Савва смотрел «сквозь» него, как если бы он вдруг сделался стеклянным и, как будто, совершенно не узнавал. Лев Александрович еще потоптался, как провинившийся писарь на ковре у начальства, и вынужден был ретироваться.

Потом он еще пару раз попадал в «унизительное положение просителя, которого пущать было не велено», как он потом Савве же и высказывал. Самое смешное, что через день, или в этот же, а то и всего часом позже, Савва являлся к нему, как ни в чем не бывало, и ничего о случившемся не помня. Лева вначале не верил, сильно обижался, пока сей «стеклянный» взгляд не поймал на ком-то из домочадцев Саввы, вошедших в кабинет в разгар их делового спора. С тех пор он понял, что степень концентрации на предмете, которым он в данный момент заинтересован, у Саввы настолько высока, что на все остальное ничего просто не остается. И тот человек, которым Савва сейчас занят, может быть уверен, что тот занимается им не просто всерьез, а всеми силами ума и души. Он все простил старшему другу, но с тех пор в подобное положение старался не попадать. Лева или ждал, когда Савва сам соизволит нанести ему визит, или пользовался небольшой хитростью. Он вычислял предположительное место пребывания друга и «причаливал» к нему где-нибудь в людном месте, чтобы потом уже весь день перемещаться вместе с ним и не опасаться более стать «инородным телом». Если они находились в одном городе, то долго друг без друга существовать не могли.

А начиналось все так. Талантливого ученика отметил для себя меценатствующий в московских кругах Мимозов еще на отчетной выставке художественного Училища, присмотрелся. К третьему курсу Академии они, несмотря на разницу в возрасте и пребывание в разных городах, вовсю уже приятельствовали. Старший во многом помогал младшему, следил за его успехами, гасил частые вспышки характера и нередко поддерживал материально. Матушка Льва к тому времени уже давно почила, а отца он навещал редко, и, казалось, основательно подзабыл со времени отъезда на учебу. Но, когда в середине зимы пришло известие о его кончине, то переживал неожиданно сильно, с похорон вернулся подавленный, и с тех пор Савва взялся опекать его еще пуще, если не по-отцовски, то, как старший брат, и вскоре отношения их стали практически родственными.

Через два месяца Лева со скандалом бросил Академию, и как Савва его не уговаривал: «Подумай! Смирись…», решения своего не изменил: «Нет, Савва! Зачем было три года развивать фантазию, учить смелости мышления, чтобы вот сейчас, когда уже есть мастерство в руках, начинать обрубать их потому, видите ли, что этак не делают, а то с тем не сочетается! Не буду я «как надо» ничего делать. Мне самому так не надо, ты понимаешь?!» Савва помог с заказами, нашел партнеров и наставников, и открыл архитектурную контору на свое имя. Лев Александрович начал собственную деятельность в свободном полете, и пять лет назад, уже безо всякой протекции, а только своими заслугами получил почетное место помощника архитектора на постоянно действующей Ярмарке и теперь проживал в Нижнем Новгороде.

А утро понедельника никак не кончалось. Занять себя было абсолютно нечем. Даже газеты выйдут только завтра. Лев Александрович поворошил разбросанные на столе бумаги, и заметил среди них давешнее приглашение. Он решил уточнить число, на которое назначен бал, потому как там Савва уж точно объявится. Витиеватого текста оказалось, к удивлению, более ожидаемого и, отыскивая заветную цифирь, Лев Александрович невольно ознакомился с тем, что «…родители, опекуны, попечители… и прочие заинтересованные персоны приглашаются на открытые испытания учениц выпускного класса… и по их итогам состоится… выпускной бал с вручением… 25 мая сего года…». Заинтересованная персона вчиталась внимательнее:

«7 мая – Чистописание, Русская словесность

8 мая – Французский язык

9 мая – Немецкий язык

10 мая – История