Тайны уставшего города. История криминальной Москвы - Эдуард Хруцкий Страница 3

НЭП – время надежд русской эмиграции. Именно в декабре 1921 года в Берлине в элегантном кафе «Ландграф» на Курфюрстенштрассе, 75 случилось знаковое событие в духовной жизни русской эмиграции: состоялось первое заседание «Дома искусств». Когда-то клуб с таким названием существовал в Петербурге, и в нем проводила время веселая столичная богема.

«Дом искусств» в кафе «Ландграф» собирался раз в неделю, но заседания его были необыкновенно интересными: здесь выступали Алексей Ремизов, Андрей Белый, Алексей Толстой, Илья Эренбург. Даже красный нарком Алексей Рыков, будучи в Берлине, посетил этот литературно-художественный клуб. Что, кстати, припомнил ему на знаменитом процессе бывший меньшевик генеральный прокурор Андрей Вышинский.

Итак, писатели, художники, актеры, музыканты, галерейщики, коллекционеры, антиквары приходили на Курфюрстенштрассе, чтобы почувствовать дух ушедшей России.

В 1924 году на заседании клуба приехавший из России профессор Новиков выступил с лекцией. Он рассказывал, как гибнут художественные ценности в советской России. В частности, Новиков поведал об исчезнувшей коллекции Андрея Ковригина и вспомнил статью в «Русском слове» о картине Рюисдаля. Оказывается, она единственная сохранилась в бывшем особняке промышленника, в котором нынче открыт Музей быта. В него ходят, чтобы посмотреть, в какой роскоши жили раньше представители класса эксплуататоров.

Новиков рассказал, что редкая картина, вынутая из дорогой рамы, стоит прислоненная к стене, символизируя плохой вкус ушедшего общества.

На лекцию Новикова пришел антиквар, финский подданный Герман Шварц.

Прежде чем стать гражданином Суоми, он держал в Москве антикварную лавочку. Торговал всякой безделицей. Это было видимой частью его коммерции. Основным же занятием Шварца являлась скупка краденых картин, которые он переправлял в княжество Финляндское, а оттуда полотна расходились по частным европейским коллекциям.

Война 1914 года приостановила коммерческую деятельность Шварца, тем более что его делами активно начал интересоваться чиновник для поручений Московской сыскной полиции Иван Косоверьев.

Несколько раз Шварца приглашали для беседы в тверскую полицейскую часть и даже в Гнездниковский переулок, где находилась Московская сыскная полиция.

От греха Герман Шварц решил уехать в Петроград, где на некоторое время затих, а потом занялся знакомым промыслом. Перед самой Февральской революцией его делом заинтересовался лично начальник Петроградской сыскной полиции статский советник Кирпичников.

Так фамилия Шварца попала в оперативную картотеку российского сыска.

Двенадцатого сентября 1925 года в Музее быта на Шестой линии Васильевского острова появился посетитель. Он не походил на студентов и мелких служащих в толстовках и дешевых пальто. Посетитель был одет в серый твидовый реглан, шляпу-борсалино, дорогие туфли. Он обошел музей и надолго задержался у картины Рюисдаля, любуясь утками, плавающими по мирной глади пруда.

А ночью того же дня четверо фартовых ребятишек подъехали на извозчике к музею. Спортивный молодой человек поднялся по водосточной трубе на второй этаж, «пластырем» (тряпкой, намазанной клеем) выдавил стекло, проник в зал, вынул картину из рамы и спустился по трубе на улицу.

Фартовые, сделав дело, уехали на извозчике в неизвестном направлении.

Герман Шварц, слушавший лекцию профессора Новикова год назад в Берлине, не знал, что злополучную картину атрибутировали, оценили и внесли в реестр госценностей. Поэтому Ленинградский уголовный розыск занялся этим делом весьма серьезно. Сыщиков заинтересовал рассказ о богатом посетителе, долго стоявшем у знаменитой картины.

Один из инспекторов ЛУРа, бывший сотрудник сыскной полиции, поднял архивы и нашел оперативное производство на Германа Шварца. В деле имелась фотография антиквара.

Работники музея опознали в нем богатого посетителя. Все остальное было делом техники. Утром в номер гостиницы «Европейская», где проживал антиквар, пришли сотрудники ЛУРа.

Шварц раскололся на первом же допросе. Ему сказали, что если он поможет следствию, то по возвращении картины его выпустят в Финляндию.

Кстати, так и произошло, но если бы сыщики знали, что Шварц готовил в Москве ограбление Музея изящных искусств, они вряд ли выполнили бы свое обещание. Но они об этом не знали.

Картины у Шварца не было, он побоялся брать ее после ограбления.

Тогда в ЛУРе была разработана операция.

В «Европейской» поселился приехавший из Лондона антиквар Джон Латипак, при нем постоянно находился переводчик Людвиг Михайлович.

Шварц в пивной на Лиговке оставил сообщение буфетчику, что покупатель прибыл. На следующий день в гостинице появился некто Иван Вдовин, известный питерский вор. Он выяснил, где живет англичанин, и поднялся к нему. Через переводчика они договорились, что Латипак готов приобрести картину за пятьдесят тысяч червонцев.

На следующий день в гостиницу в номер к англичанину пришли трое. Да, они принесли картину, но сумма их не устраивала. Началась торговля. Тогда Латипак попросил предъявить картину. Иван Вдовин достал ее из мешка. Латипак что-то сказал Людвигу Михайловичу по-английски.

– Господа, – перевел тот, – мой работодатель согласен с вашей ценой. Он готов заплатить и предлагает обмыть сделку.

Переводчик дернул шнур звонка. В дверях появился официант.

– Шампанского, – приказал Людвиг Михайлович и выдернул из кармана наган.

В руках англичанина тоже оказался пистолет, а из-за оконных портьер выскочили вооруженные агенты угрозыска.

– Руки вверх! – скомандовал официант, который оказался начальником 3-й бригады ЛУРа.

Урки даже не успели достать оружие, ошеломленные матом, которым их крыл не знавший русского языка «англичанин».

Были задержаны все, кроме спортивного молодого человека, выкрадшего картину. Он был не питерский. Сделал дело, получил деньги и исчез. Ничего о нем не мог сказать и Шварц, сославшись на случайное знакомство.

И снова Камергерский. В том же доме, где находилась «кукушка» полковника Мартынова, на последнем этаже проживал молодой человек по фамилии Федоровский. Он был известным московским теннисистом, состоял в московском гимнастическом обществе. Деньги зарабатывал обучением нэпманов и ответработников умению владеть ракеткой.

Жизнь он вел рассеянную и светскую. Ночами кутил в «Ампире» или «Метрополе». Любил послушать Хенкина в кабаре «Нерыдай» и попытать счастья в казино на Садово-Триумфальной.

В ночь на Пасху 1927 года он подошел к Музею изящных искусств, подождал, пока ударят колокола пасхального благовеста, поднялся на галерею, выбил стекло, проник в музей и вырезал из рам пять картин. Каждая из них представляла огромную художественную ценность.

Надо сказать, что музей в те легендарные годы охраняли старики сторожа, обычно спавшие у входа.