Странствия хирурга. Миссия пилигрима - Вольф Серно Страница 3

С этими и другими мыслями Томас вошел в больницу, убогое помещение на восемь коек, из которых, впрочем, были заняты всего три. У всех больных была инфлюэнца. Они метались в жару, чихали и кашляли, и брат Паоло, ассистент лекаря, как раз менял им горячие обертывания на голенях.

— Laudetur Jesus Christus! [3]— поздоровался Томас, и брат Паоло пробормотал положенный ответ:

— In aeternum, in aeternum [4].

Томас юркнул в маленькую каморку по соседству, где он хранил свой сундучок с хирургическими инструментами и достаточное количество отборных трав. Упаковав и то, и другое в переносную коробку, он перекинул ее через плечо.

— Пожалуйста, будь так любезен, брат, извинись за меня перед аббатом Гаудеком. Я должен идти к больной и не смогу соблюсти следующие часовые молитвы, — сказал он, раздумывая, не следует ли ему попросить своего ассистента сопровождать его. Операция на груди, а именно таковую, судя по всему, предстояло ему сделать, была делом нешуточным. В четыре руки было бы сподручнее, чем в две. Но, увидев, насколько занят Паоло, он решил попробовать в одиночку.

— Хорошо, ступай с Богом, брат! — напутствовал его вдогонку Паоло.

Не теряя времени, Томас устремился к северным воротам, мимоходом кивнул Кастору и… остановился, как вкопанный.

— Нина! — вырвалось у него. — Что ты здесь делаешь?

Дочь Орантеса вышла из тени решетчатых ворот и приблизилась к нему. Она едва доставала до плеча высокому худощавому Томасу.

— Я подумала, что мне лучше пойти с вами, отец мой, — спокойно произнесла девушка. — Я хорошо знаю старую Тонию. Помогая вам, я помогу ей. К тому же я знаю дорогу к ее дому.

— Н-да… хм… — Томас на мгновение лишился дара речи. Нина намерена помогать ему во время операции? Столь юная женщина, почти ребенок? Никогда еще женские руки не поддерживали его в такой сложной работе, и он не знал, имел ли право одобрить это. — Н-да, хм… — опять нерешительно пробормотал он. — Послушай, Нина, такое хирургическое вмешательство — кровавое дело, это не для нежных впечатлительных созданий.

Над переносицей девушки залегла упрямая складка.

— Я не нежная и не впечатлительная, отец мой. И вообще, мы, женщины, легче переносим вид крови, чем иные мужчины. Ведь мы ее регулярно видим. Вы понимаете, о чем я.

Томаса начала тяготить вся эта история.

— Н-да… Ну, ладно.

— А вы вообще знаете, где живет Тония?

Отцу Томасу пришлось признать, что он не имел об этом ни малейшего понятия. Когда он пустился в путь, его голова была занята другим.

— Тогда я иду с вами. Разрешите мне пойти вперед. — Мелкими шажками Нина поспешила по узкой тропинке, которая, плавно извиваясь, сбегала вниз по склону. Перед самым спуском в долину Томас спросил:

— А откуда ты, собственно, знаешь старую Тонию?

Не останавливаясь, Нина повернула голову к нему:

— У меня целая куча братьев и сестер, и всех прокормить очень непросто, но еще труднее достать хорошую, прочную ткань, из которой мы с матерью можем сшить штаны, рубашки и юбки. Рано или поздно, когда одежда в третий или четвертый раз переходит к более младшему, даже самые хорошие штаны изнашиваются. Ткани дорогие, сами знаете, а когда зимы такие долгие, как эта, они еще больше поднимаются в цене. Тония иногда выручала нас холстиной и не требовала денег сразу.

Томас кивнул. Он только сейчас заметил, что на Нине было простое, ладно скроенное платье с наброшенным сверху теплым платком. И синее платье, и белый платок очень шли ей.

— Я люблю ее.

— Кого? Ах да, Тонию, конечно.

— Сейчас надо держаться правой стороны, иначе мы попадем прямо в Пунта-де-ла-Крус, а нам туда не нужно. — Нина свернула и уверенно нырнула в небольшую рощицу. Не пройдя и ста шагов, она остановилась и показала на покосившийся деревянный домишко, запущенный вид которого свидетельствовал о том, что под его крышей давно не жил мужчина.

Войдя в ветхое строение, Томас сначала дал глазам привыкнуть к полумраку. Немного помедлив, он огляделся и обнаружил по левую руку деревянный ткацкий станок, а в глубине комнаты соломенную кровать, на которой лежала Тония, с трудом приподнявшаяся, когда они вошли.

— Это вы, отец Томас?

Врач подошел к больной, и старая женщина попыталась поймать его руку, чтобы поцеловать, слабо прошептав:

— Благослови вас Господь, что пришли!

Томас отдернул руку.

— Ляг обратно, абуэла, — произнес он, надеясь обращением «бабушка» немного успокоить больную. — Не волнуйся. Как видишь, я пришел не один. Со мной Нина, в случае чего она поможет мне.

Ткачиха благодарно кивнула дочери Орантеса.

— Ты славная девочка, славная…

Томас снял с плеча сумку, пытаясь и дальше вести беседу в дружелюбном, доверительном тоне:

— Фелипе сказал мне, что у тебя ком в груди. Поэтому мне придется осторожно ощупать тебя, даже если это тебе неприятно. Больно не будет. Думай о том, что тебя касаются руки целителя, и не теряй надежды. Ведь еще у Моисея сказано: Я Господь, целитель твой, и, если Господу милосердному будет угодно, ты выздоровеешь.

Говоря это, он подошел к двум маленьким оконцам, завешанным звериными шкурами, и впустил свет. Потом проверил печь в углу и установил, что она почти погасла.

— Нина, добавь немного дров и разведи огонь. Там лежат меха.

— Хорошо, отец мой.

— Но сначала зажги пару свечей, мне нужен свет для обследования.

Нина выполнила все его указания.

— А теперь займемся тобой, абуэла. Давай-ка снимем с тебя рубашку через голову. Да, так… приподнимись немного… достаточно. Нет, больше тебе ничего не надо делать. — Томас осторожно положил больной руку на лоб — определил жар, потом прощупал пульс — тот был учащенным. Похоже, больную все еще мучил страх. — В какой груди сидит опухоль? — спросил он как бы между прочим, чтобы не молчать. На самом деле он давно обнаружил, что узел находится справа.

Старуха молча указала на правую сторону.

Томас начал пальцами ощупывать больное место. В отличие от мягкой, увядшей груди, узел оказался твердым и эластичным. Он находился над соском, непосредственно под кожей и был величиной с детский кулак. Томас попробовал перекатывать его, но ему это не удалось. И вторая попытка окончилась неудачей. Упрямая штука! С другой стороны, в этом было свое преимущество. Если повезет, он зацепит узел щипцами, выдавит его наружу и отделит потом от окружающих тканей. Другой метод был более радикальным. Он предусматривал ампутацию всей груди — способ, рекомендованный многими старыми мастерами. Если опухоль была злокачественной, этим методом вырезался особенно большой кусок ткани. Для этого брали две длинные, слегка изогнутые иглы, на концах которых были закреплены свитые льняные нити, и вводили их крест-накрест под опухоль. Затем, одновременно ухватив за четыре конца нитей, поднимали весь узел целиком, отделяя его скальпелем от основания. Такой метод был, несомненно, более кровавым.