Любимый ястреб дома Аббаса - Мастер Чэнь Страница 3

— Я даже изобрел шесть новых значков, не похожих вообще ни на что. И все — непристойные.

— Осталось только выучить жуткий язык народа арабийя — и тебе не будет равных во всем мире. Это просто, дорогой Маниах, — их язык состоит из сплошных «ля-ля-ля», перемежаемых мерзким шипением. Я запретил своему сыну учить эту дрянь, а он…

И тут этот патриот запнулся, слишком поздно вспомнив, что некоторые слова в этом доме — точнее, при мне, — никто не произносит. Но ему на помощь уже спешили двое, наперебой старавшиеся отвлечь меня:

— Эй, успокойся, темнолицые уже побеждены. Ты что, этого не знаешь? Их уже считай что нет. Этот халиф — последний. Можно забыть их язык, если хочешь.

— Что значит — их нет? А эти, которые родились уже здесь, в Согде, и живут на нашей земле, — они куда денутся, всех убить? А каждый пятый из наших, который привык уже ходить в их пустые храмы, — что делать с ними?

Я начал готовить очередной остроумный ответ. И тут…

— Маниах из дома Маниахов, что же ты стоишь как истукан, если я умираю по тебе, как и раньше? Посмотри же на меня, наконец!

И я поворачиваюсь, и растворяюсь в самых серых глазах во всем Самарканде.

Она всегда играла словами, дерзкая Халима из дома Вгашфарна, она обожала вгонять меня в краску такими вот речами в юности, — и все-таки мы оба знали, что в них была искра правды. Но прекрасная сероглазка подошла не одна — она подвела ко мне незнакомого дихканина с настоящим согдийским лицом (горбатый нос, жесткая короткая бородка, выпуклые зеленые глаза) и застенчиво наклонила голову.

— Как же ты долго не ехал, прекрасный Маниах, — вот я уже успела овдоветь и вновь выйти замуж. Познакомься: Ашкенд, сын того, кто командовал отрядом из Нешефа в битве у Железных ворот. Два замка, вдобавок к моему, обширные запущенные земли — мы приведем их в порядок, — и сам он хороший человек. Подружись с ним, Нанидат, вы так похожи.

Вот тогда, кажется, все и произошло.

Нет, сначала я, наконец, поднял к губам чашу с вином и чуть было не сделал глоток — просто так, ради паузы в разговоре.

Но вино не допустило такого обращения с собой. Теплый аромат перезрелой ежевики таил что-то необычное и суровое — оттенки старой кожи? Или, наоборот, молодой и живой кожи? Еще вдох жадно раздувающимися ноздрями — и я почувствовал намек, только намек на упавшую с замерзших деревьев листву. Ну и сокровище! Вино воинов и мудрецов.

Я поднял глаза — и увидел, что братец с удовольствием за мной наблюдает.

И я еще хотел похвастаться перед тобой тайюаньским вином, — крикнул ему я через головы. — Что это такое? Откуда? Мерв?

Конечно, Мерв, — ответствовал он, растягивая рот до ушей и превращая глаза в щелочки. — Но не просто Мерв. И дело не только в том, что оно пролежало в запечатанном кувшине одиннадцать лет. За этим вином-целая история. И какая история!

Я обвел глазами зал. Один дихканин сосредоточенно водил чашей перед ноздрями. Другой отрешенно облизывал губы, устремив взор к потолку. Что за уникум выташил брат из своих запасов в этот славный день?

Я, наконец, сделал глоток — и чуть не засмеялся от веселой нежной кислоты вина, мгновенно сменившейся намеком на сладость.

Все мы к этому моменту уже передвигались со двора в залу.

Эта процедура когда-то, лет сто назад, была всего лишь обычаем встретить гостя уже на пороге чашей особенно хорошего вина. Гость делал первый глоток и с достоинством шел в залу с многоцветной росписью под длинными балками потолка (вытянутые и изогнутые тела сказочных зверей, воины в кольчугах, женщины с громадными синими глазами), чтобы усесться на отведенное ему место под стеной. Тут появлялась еда, а потом выходили и музыканты с танцовщицами.

Но, видимо, какая-то дама много десятилетий назад сказала окружающим что-то вроде «о, но давайте же сделаем еще по глотку здесь — посмотрите, какой красивый закат над холмами». А может быть, гостям стало важным рассмотреть не только новые наряды всех прибывших, но и кто на каких конях въезжает во двор. Да и вообще — так ли уж мы часто говорим друг с другом, кроме как на охоте и во время других забав на свежем воздухе? И в результате «приветственная чаша» превратилась в долгую и самую любимую часть вечера, когда все успевали поговорить со всеми, образовать большие и маленькие кружки, а потом постепенно и также с разговорами переместиться в залу и, наконец, сесть там, неподвижно, как каменные гиганты в скалах над Бамианом.

Да, вот как это было: мы разноцветной и ароматной толпой втягиваемся постепенно в залу с чашами в руках, и новый муж Халимы, Ашкенд, спрашивает меня, держа под руку, о том, куда пропал великий, толстый, громогласный, мечтательный поэт, которому когда-то император размешивал собственными палочками для еды острый суп, чтобы тот выпил его, наконец, протрезвел — и сочинил очередную импровизацию. О нем уже года три как ничего из Поднебесной не слышно.

— Ах, уважаемый друг, да никуда он не пропал, — отвечаю я, качая головой. — Просто даже у самого просвещенного императора иногда кончается терпение. Во дворец поэта больше не зовут. Потому что гений пьет каждый день, как это ни печально. И пьет очень серьезное вино — двойной перегонки, прозрачное, как вода, и обжигающее горло.

— Но его же нельзя пить — им пользуются лишь целители для совсем иных целей, — удивился мой собеседник.

В этот момент, помню отчетливо, мы стояли с ним лицом к лицу, в зале, полной народу, и брат готовился рассаживать гостей — но не очень торопился.

— Объясни это великому поэту, — пожал плечом я. — А когда начинаешь пить этот жуткий напиток всерьез, то не можешь остановиться, пьешь его день за днем, и…

И тут произошло очень многое — фактически одновременно.

По зале пошли какими-то неловкими, шаркающими шагами двое слуг — очевидно, слуг нашего дома, — в одинаковых хлопковых куртках, штанах и коротких повязках на голове. Они понесли гостям, по заведенному когда-то мною же имперскому обычаю, горячие салфетки на подносах.

«Что у них с ногами — причем у обоих?», помнится, подумал я тогда.

В те годы я еще не умел увлеченно беседовать с кем-то и одновременно замечать все, что происходит вокруг. Идут, шаркая, два молодых человека, будто во сне: ну, и что тут замечать?

Один из них заторможенно двинулся за спину Аспанака. Второй прошел недалеко от меня, мимо левого плеча, и исчез из поля зрения. И в этот же момент от стены, там, где стояли другие слуги, бросились к центру залы три-четыре небольшие, но очень подвижные фигуры — они как будто падали вперед на бегу.

Тут меня несильно толкнули в спину, в левую лопатку, и одновременно сзади слева, под моими ногами, раздался глухой стук — кто-то грохнулся об пол. Зазвенел чеканный поднос.

Нет, два подноса, поближе и подальше. Что творится? За спиной брата два небольших человечка буквально уселись верхом на разносчика салфеток, который и уронил поэтому свой поднос, — а брат еще только-только начал поворачиваться.