Жизнь Джейн Остин - Клэр Томалин Страница 29

В 1799 году, как только тридцатидвухлетний лорд Лимингтон унаследовал отцовское имя и титул, братья вынудили его жениться на почтенной ^[78] Грейс Нортон, которой к тому времени уже стукнуло сорок семь. О ее мотивах можно только догадываться, а вот семейство Портсмут желало этого брака по одной простой причине: чтобы исключить появление детей (во всяком случае, законных) у старшего и чтобы право наследования перешло ко второму брату Ньютону. Представления новоиспеченного графа Портсмута о деторождении были весьма смутными. Так, он полагал, что срок от зачатия до появления младенца на свет составляет… пятнадцать месяцев; кроме того, он слыл импотентом. И все-таки семья сочла за лучшее подстраховаться. Следующим их шагом стало назначение доверенных лиц, под чье попечение поместили его имущество и капиталы. Одним из них стал лондонский поверенный Джон Хэнсон, который также вел дела молодого лорда Байрона.

Среди прочих странностей лорда Портсмута выделялся навязчивый интерес к похоронам («черной работе») и скотобойням. Для своего развлечения он заставлял слуг разыгрывать перед ним мнимые похороны, а когда посещал бойни, то бил ожидавших смерти животных палкой, приговаривая: «Так тебе и надо». Может, в этих жутких забавах отразились неотступные детские воспоминания о наказаниях, к которым прибегал месье Анже? Это, разумеется, всего лишь догадка. Граф также находил удовольствие в избиении слуг, а однажды, когда его кучер сломал ногу и хирург уже оказал ему необходимую помощь, граф пришел — и сломал больную ногу снова. Но внешние приличия строго соблюдались. Джейн Остин записала в ноябре 1800 года, что лорд Портсмут весьма любезно беседовал с ней на балу и очень просил в следующем письме кланяться от него Кассандре (та находилась в отъезде), — и ни слова не упомянула о чем-либо странном или противоестественном в его манерах. «Леди Портсмут появилась в другом платье», — добавляла она, из чего можно заключить, что незадолго перед тем она видела графиню где-то еще.

Затем Портсмуты дали бал в своем великолепном поместье Хёрстборн, куда Джейн отправилась с радостью. Огромный дом, построенный Джеймсом Уайеттом ^[79] в 1770-х, располагался в живописном парке с озером и тщательно ухоженными деревьями. Можно не сомневаться, ничто не напоминало об ужасающих причудах графа, обо всех этих «черных работах» и истязаниях людей и животных, когда хэмпширское общество плавно двигалось в фигурах котильона. (Джейн записала лишь, что на следующий день ее рука немного дрожала от выпитого накануне вина.)

А «портсмутская» сага между тем приобретала все более зловещие черты. Поверенный Джон Хэнсон, опекун лорда Портсмута, «арендовал» принадлежавшее Портсмутам имение в Фарли, неподалеку от Бейзингстока. На самом деле аренда ничего ему не стоила. Хэнсон представил графу своих дочерей и занялся устройством увеселений. В частности, в августе 1805 года организовал охоту, на которую среди прочих приехал и Байрон «для истребления пернатого сословия» — как раз перед тем, как ему отправиться в Кембридж. Он тогда познакомился с местными «охотничьими» семействами, например с хорошо знакомыми Остинам Терри из Даммера.

У Хэнсона были причины поселиться с домочадцами в Хэмпшире. Он вынашивал вполне определенные планы и, как только в 1813 году скончалась леди Портсмут, моментально взялся за дело. Он привез графа в Лондон и составил брачный контракт между ним и своей дочерью Мэри-Энн Хэнсон, а Байрона попросил засвидетельствовать документ. Знаменитому поэту Хэнсон заявил, что Портсмут мечтает о браке с молодой девицей и сопротивляется новым попыткам братьев женить его на старухе. Разумеется, ни братья лорда Портсмута, ни прочие доверенные лица ни о чем не догадывались.

Сын Хэнсона Чарльз заготовил брачное свидетельство с невписанными именами, и церемония была поспешно проведена в церкви Святого Георгия в лондонском районе Блумсбери. Байрон тоже там присутствовал и затем записал в дневнике, что Портсмут «отвечал как будто бы от всего сердца, порой даже опережая священника». Еще он отметил, что по дороге в церковь Портсмут заверил его, будто бы «неравнодушен к мисс Хэнсон с тех пор, как она была ребенком» (правда, на обратном пути объявил своему кучеру, что совершенно не собирался жениться, а если уж так вышло, то предпочел бы другую сестру). Надо сказать, Мэри-Энн совсем не была красавицей в отличие от ее младшей сестры Лауры. Но Байрон «ясно видел ее графиней — поздравил все семейство и молодых — выпил бокал вина (чистый шерри) за их счастье и прочее — и отправился домой. Был зван на обед, но остаться не мог». Похоже, он совсем не отдавал себе отчета в том, что участвует в чем-то неблаговидном.

Новая графиня распустила всех слуг из Хёрстборна и установила там настоящий террор. Мужа она регулярно секла, да еще поселила в поместье отцовского друга, адвоката, который издевательствами и побоями довел графа до полного повиновения. Этот «режим» продлился до 1822 года, когда брат Портсмута Ньютон начал процесс против Мэри-Энн, доказывая, что брак недействителен, а ее дети (одного из них назвали Байрон) — незаконнорожденные. Самого Байрона обвиняли в том, что он ее любовник, хотя он все отрицал («У меня была связь лишь с ее отцом, да и то совершенно несентиментальная — в виде длинных адвокатских счетов»), и нет никаких причин ему не верить. В конце концов все Хэнсоны впали в нищету и бесчестье, а вот лорд Портсмут, избавленный от своих гонителей, выказал удивительную жизнестойкость и скончался далеко за восемьдесят.

Эта заключительная часть истории Портсмутов происходила уже после смерти Джейн Остин. Но во время скандального бракосочетания в марте 1814 года она сама была в Лондоне у брата Генри и с загадочной лаконичностью написала Кассандре: «Что за лютая погода! И лорд Портсмут женился на мисс Хэнсон!» Пожалуй, ужасы семьи Портсмут дадут фору тем модным готическим романам, что были хорошо известны Джейн и осмеяны ею в «Нортенгерском аббатстве». Этот свой роман она начала писать в 1798 году, но работала над ним, периодически переписывая, в течение нескольких лет — как раз когда разворачивался сюжет Портсмутов — Хэнсонов. Даже если предположить, что до нее доносились лишь смутные слухи о пристрастии графа к похоронным играм, мучению людей и животных, вторая часть «Нортенгерского аббатства» явно связана с этим кошмарным соседством. Страхи и подозрения Кэтрин Морланд относительно событий в аббатстве оказались ошибочными, но она вовсе не напрасно боялась его хозяина, генерала Тилни, человека и в самом деле жестокого и странного. И все же на фоне того, что происходило неподалеку от Джейн, в аристократическом семействе Портсмут, страшные догадки Кэтрин из «Нортенгерского аббатства» кажутся наивной ерундой.

Терри, с которыми Байрон встречался в 1805 году, тоже были старинной хэмпширской семьей. Они жили в небольшой прелестной усадьбе в Даммере ^[80], откуда легко можно было полями дойти до Стивентона. Многие из отпрысков сквайра и его жены фигурируют в письмах Остин. Когда все тринадцать собирались вместе, то казались Джейн «чересчур шумными», но она дружила с девочками Терри, и ей случалось танцевать с мальчиками — со старшим, Стивеном, который вступил в полк милиции Северного Хэмпшира, с Робертом, отправившимся в регулярную армию, с Майклом, который стал священником и впоследствии обручился с племянницей Джейн Анной. Вторая из сестер Терри впоследствии прочла «Эмму» и особенно восхищалась описанием миссис Элтон. Две другие сестры вышли замуж за сыновей местных сквайров: одна за Дигуида, соседа Остинов по Стивентону, другая — за Харвуда из Дина. Правда, семейство Харвуд переживало нелучшие времена: они так запутались в долгах и закладных, что и не надеялись найти выход. Их старший сын не смог жениться и до конца дней выплачивал отцовские долги, а младший, взявший в жены одну из сестер Терри, в конце концов из землевладельца превратился в простого фермера. Они сделались кем-то вроде хэмпширских Дарбейфилдов ^[81]. У Дигуидов тоже были свои проблемы — и «милый Гарри Дигуид» (как называла его Джейн Остин) вместе с женой и детьми окончил свои дни в добровольной ссылке в Париже, став еще одной жертвой экономического упадка семьи.