Мазепа - Татьяна Таирова-Яковлева Страница 29

Розыски по делу Голицына и Шакловитого продолжались всю осень и зиму. Был получен «извет» В. Сапогова, что князь Василий отступил от Перекопа, получив «взятку» от хана. Начались новые допросы. Устанавливали, как именно принималось решение об отступлении от Перекопа. Тинбаев, татарин на службе у Голицына, показал, что на ночном совете (продолжавшемся три часа) кроме князя Василия присутствовали А. И. Шеин, Б. П. Шереметев, В. Д. Долгоруков, Л. Неплюев, В. А. Змеев и «гетман Иван Степанович Мазепа» ^[257]. Был допрошен и В. Змеев, находившийся в ссылке в Костроме. Он рассказал, что по приказу Голицына лично ездил к Мазепе советоваться, следует ли отступать ^[258]. 8 января 1690 года был дан указ взять письменные показания со всех присутствовавших на переговорах бояр и думных дьяков. Список включал более двадцати человек, в том числе служивших уже к этому времени Петру В. Б. Шереметева, Г. И. Косагова, Е. Украинцева и других. Мазепу допрашивать не стали ^[259].

Иными словами, имя гетмана красной линией проходило через все розыскные дела, стоившие всем другим участникам головы, званий или как минимум крупных неприятностей. Мазепа же совершенно невероятным образом выходил сухим из воды. У вспыльчивого молодого царя, ненавидящего все, что связано с именем сестры и ее фаворита, должна была быть очень веская причина, чтобы становиться добрым гением Ивана Степановича. Конечно, партии Петра, находившейся в очень шатком положении, были необходимы мир и постоянство в Украине. Но главной причиной триумфа Мазепы в Троице несомненно была та роль, которую он тайно, как настоящий «серый кардинал», играл в нарышкинском перевороте ^[260].

Голицын, уже находясь в ссылке и имея достаточно времени, чтобы обдумать все происшедшие события, тоже это хорошо понимал. Видимо, его душила ярость, особенно сильная от сознания ее бесплодности. В своих показаниях в феврале 1690 года он многократно упоминал имя своего бывшего фаворита. Говорил, что именно с ним обсуждал письмо крымского хана, что именно его просил сделать книги о святой Евхаристии для Медведева ^[261]. Это, однако, уже не могло повредить Мазепе. Но не меньше его ненавидели и в другом стане обманутых им врагов: в Варшаве. Ян Собеский всегда считал Мазепу неудобной фигурой в роли гетмана — слишком умный и знающий. А теперь тот стал еще и косвенным виновником падения Голицына, столь верного поклонника «польской культуры» и принципов Священной лиги. Плоды этой ненависти уже очень скоро дали о себе знать.

А что же Петр? О чем говорил он с Мазепой, когда тот впервые «очаровал» его? Они были очень разные — юный, восемнадцатилетний царь, малообразованный, но полный мечтаний, амбиций, стремлений, планов, и пятидесятилетний Мазепа, интеллектуал, прошедший жестокую школу жизни, сумевший сохранить свою гордость и идеалы. Но одно у них было общее: нарышкинский переворот стал для них триумфом, победой над врагами, недоброжелателями, скептиками. А еще — для обоих он означал начало исполнения их амбициозных планов. Разумеется, был не только официальный прием у царя. И в этих встречах Петра должны были поразить знания, опыт, острый ум Мазепы — все то, что он так умел ценить в людях. Он видел в нем надежного советника, эксперта военного и внешнеполитического, соратника и помощника. Друзьями они никогда не станут. Судя по их переписке, Мазепа никогда не переходил известной дистанции (это не Меншиков, Нарышкин или Лефорт). Петр всегда именовал Мазепу «господин гетман», а тот его — исключительно «государем» (не фамильярные «господин полковник», «бомбардир», «Min herz» и пр.). По своей натуре Иван Степанович, скорее скрытный интеллектуал-одиночка, не мог влиться в шумную и веселую дружину царя, на равных делившую с ним радости и испытания. Но Петр будет уважать и ценить советы гетмана, восхищаться его тонким юмором. А потом ненавидеть и помнить до последних дней своей жизни.

Тогда, в момент их общего триумфа и первого знакомства, Петр наверняка делился своими планами, военными увлечениями, мечтами о море и Западе. Возможно, гетман рассказывал о своих юношеских впечатлениях про Голландию и Францию. Мазепа предупреждал Петра о враждебных ему силах, спешил показать, насколько может быть полезным и незаменимым. Рассказывал о планах поляков (о чем он, по понятным соображениям, не мог говорить Голицыну), об угрозе с юга после провального Крымского похода, усугубленного соглашением запорожцев с татарами. Скорее всего, о сугубо украинских делах речь не шла. Петр, вероятно, имел очень смутное представление о Гетманщине и ее проблемах. Но карт-бланш для себя и своей страны Мазепа, безусловно, получил.

Новые жалованные грамоты, выданные Мазепе, отменяли многие тяжелые положения Коломакских статей, укрепляли гетманскую власть и автономию. Впервые со времен Переяславской рады Москва решила опереться на сильную гетманскую власть, а не на массу анархических оппозиционеров. Если Голицын стремился установить полный контроль за Украиной, сделать ее послушной и слабой, ареной старшинских заговоров, то Петру нужен был сильный военный союзник, наделенный неограниченными полномочиями и властью. В этом цели царя и гетмана полностью совпадали. Гетманство Мазепы — это великолепный пример компромисса, не запечатленного на бумаге, но выполнявшегося неукоснительно. Петр безоговорочно и непоколебимо отвергал любые обвинения, доносы и доклады против Мазепы, выдавал и казнил всех его оппонентов. А гетман безотказно снабжал царя войсками для всех военных кампаний, столь многочисленных в царствование Петра.

Мазепа теперь мог уничтожить старшинскую оппозицию, добиться подчинения от запорожцев, экономического роста и усиления армии. А военные походы давали возможность накормить и занять бунтарей. Молодому царю, которому приходилось проводить свои глобальные реформы в условиях жесточайшей оппозиции и политической изоляции, рвавшемуся к морям и вынужденному воевать, гетман был надежным военным союзником, обеспечивавшим спокойный тыл в Украине и успешно выполнявшим все дипломатические задачи.

5 октября Мазепа был уже в Батурине ^[262]. Начинался самый счастливый период его жизни.