Генерал Краснов. Как стать генералом - Станислав Зверев Страница 29

Что делалось в японской армии в эти вторые два месяца кампании — май и июнь — мы точно не можем сказать, однако, как те дырочки в занавеси, в которые, как балетные корифейки на публику, заглядывала наша кавалерия, давали возможность полагать, что у японцев не все было хорошо.

Среди пленных, раненых и убитых японцев попадались мальчишки 14–16 лет и старики: государство ставило последние резервы. Японцы, отчаянно лезшие на русских первое время, наступавшие в образцовом порядке, как на параде, отступавшие с полным хладнокровием — стали нервнее относиться к огню, стали выпускать зря массу патронов и снарядов и при малейшей неудаче стали бегать.

22-го июня наша конница (3 эскадрона приморского драгунского полка и 1 сотня пограничной стражи) была двинута к городу Сеньючену. Японцы заняли сильную позицию, действовали пулеметами, но под напором наших бросили ее, оставив первое время даже и пулеметы и в беспорядке бежали. Только прибытие подкреплений к ним не дало нашим драгунам забрать пулеметы. Мы потеряли двух лошадей убитыми, 1 драгуна убитым и 4-х ранеными, 1 драгуна японского 4-го кавалерийского полка взяли в плен живым, другого раненым.

Этого раньше не было.

После дела под Пуландяном, где казаки впервые работали пиками, японцы прониклись страшной ненавистью к казакам и раненым казакам приходилось плохо. Одного раненого казака японцы, взяв за ноги и за голову, раскачивали и ударяли спиной о скалу, пока он не умер. Многие раненые под Вафангоу были найдены с пробитыми камнями головами. Японское правительство официально заявило, что это слухи, распускаемые русскими нарочно, чтобы вооружить против Японии европейские державы. Однако изуродованные и израненные японцами трупы были на позиции под Вафангоу сфотографированы, и фотографии эти хранятся у начальника санитарной части армии генерала Трепова [Ф.Ф. Трепов-мл., старший сын генерала Ф. Ф. Трепова, в которого стреляла одна знаменитая террористка]; кроме того, там же, под Вафангоу, был об этом составлен протокол, под которым подписались английский и французский военные агенты.

Этого тоже в начале войны не было.

После Вафангоуской битвы в армии Оку замечается постоянное передвижение с места на место. Сеньючен чуть не ежедневно переходит из рук в руки. Разъезды часто бывают сбиты с толка приходом и быстрым уходом японцев из деревни. Входя на место японских биваков и квартир, наши разведчики находили отхожие бивачные места и некоторые фанзы залитыми кровью — дизентерия охватывала все более и более японскую армию.

Хвастливые донесения японских генералов о победах над русскими стали скромнее, — они начали отдавать должное стойкости нашей армии, указывать на трудности доставшейся победы, самые действия становились менее решительными.

А у нас в это время солдаты говорили: «Что ж он! Его бить можно свободно, кабы под Вафанговым приказ не вышел отступить — он бы бежал. Палит зря — только пужает».

Артиллеристы, освоившиеся со скорострельной пушкой, познали, что она много выше японской по своим баллистическим качествам, и брались теперь «заклевать» шрапнелями любую японскую батарею. Жаждали хорошего боя под руководством командующего армией и были уверены в победе…

И эта уверенность явилась после вафангоуского боя, ославленного, как победа японцев, после занятия Далинского перевала и приближения японских небольших отрядов к Мукдену и Ляояну!..»

В пятидневном генеральном сражении под Ляояном, начавшемся в середине августа, П. Краснов принимал участие в составе X армейского корпуса генерала Случевского.

Хотя теперь Русская Армия обладала численным преимуществом и принесла противнику более тяжелые потери, чем понесла сама, из-за нерешительности и ошибок командования последовало очередное отступление — к Мукдену. В XII главе Ч. 2 романа «От Двуглавого Орла к красному знамени» Красновым дается краткий пересказ кампании от самого начала до Ляояна включительно — пересказ издалека, напротив тому, как писал Краснов-корреспондент, Краснов-очевидец. Дело в том, что его главный герой Саблин не поехал на войну, по настоянию супруги. Пересказ этот интересен, характеристичен и не бесспорен…

Чудная манчжурская осень встречала отступающую армию красками неба, звезд и полей. Корреспондент Краснов с увлечением описывает природу, некогда восхищавшую Пржевальского, порядок отхода, разработанный офицерами Генерального штаба, столь нелюбимыми в те дни Армией, считавшей ненужным этот тяжелый фланговый марш отступления, оставление Ляояна. Точно к первым холодным сентябрьским дням и холодному северному ветру в Армию прибыли подарки солдатам и офицерам от Государыни, которые совпали также со службой молебнов в полках и объявлением предстоящего наступления.

«Становилось холодно. Цыганский пот давно прошибал меня. Я сел на лошадь и поехал домой. И у нас получили подарки. Товарищ мой, Капитон Капитонович, уже одел фланелевую рубаху. Легкомысленный человек — он встретил холодную манчжурскую осень без теплой одежды. И многим-многим эти подарки Государыни Императрицы Александры Феодоровны пришлись как нельзя более кстати. Кто не запасся теплым платьем, веруя в южную широту Манчжурии, кто надеялся, что война окончится до холодов, кто потерял свои вещи, когда под напором японцев отходил с передовых застав, а тут подкрались холода. Так незаметно и решительно подошли они. Еще третьего дня мне странно было думать о теплой одежде, а сейчас поздней ночью я пишу эти строки, и рука с пером коченеет, и ноги застыли и болезненно ноют.

В офицерском мешке помещались — мягкая фланелевая рубашка, марлевый бинт, 3 носовых платка, чулки, 1 фунт чая, 1 фунт сахара, коробка печенья, кофе или табак (в одних кофе, в других — табак), русско-японский толмач, карандаш, бумага, конверты, клюквенный экстракт и лимонная кислота. Где бы все это офицеру достать? Экономическое общество гвардейского корпуса — благодетель Манчжурской армии, но вагоны его стоят в Мукдени и их штурмом не возьмешь — нужна правильная осада и подвигаться к ним нужно тихой сапой, а для этого надо много времени <…>. Но главное и тут было в том, что это Царицыны подарки. Я видел старых капитанов, которые, стоя на коленях в низенькой палатке, благоговейно разглаживали рубашку. А сколько раз мне предлагали скромные товарищи табачку Царского и, узнав, что я не курящий, угощали Царским чаем…» [39].

Как говорил П. Н. Краснов исполняющему обязанности главного полевого интенданта действующей армии генерал-майору К. П. Губеру, офицеры не получали отдельного казенного пайка и питались вместе с солдатами. В анонимной книге Апушкина еще упоминается П.Н.К. с рассказом об оставлении реки и станции Хайчен 18 июля после совещания Куропаткина с Штакельбергом [11, с. 86, 100].

В 1936 г. Краснов вспоминал, как осенью 1904 г. при штабе X армейского корпуса перед сражением на реке Шахе ветер дважды вырывал карту из рук и уносил с позиции. Генерал Случевский решил зайти в сарай. Где потише. Едва они сделали 200 шагов, как в место, где перед этим стояли, угодили 4 шимозы. Это спасение от смерти Краснов не считал случайностью, т. к. до того места ветра не было (П. Н. Краснов «О чуде (личные переживания)» с. 4).

Сражение на реке Шахе длилось с 22 сентября до 4 октября, его остановил только ливень. А. Н. Куропаткин, по новому требованию Императора, начал наступление против армии маршала Ойямы (170 000) для помощи осажденному Порт-Артуру. У Куропаткина 100 тысяч из 200 оставались в резерве. Стороны понесли большие потери, и сражение закончилось установлением позиционного фронта на 60 км. Данные о потерях разнятся, обычно указывается 42 тысячи наших раненых и убитых и 20 у островитян (Деникин пишет о равных потерях по 40 тысяч, Апушкин — по 59 тысяч). Краснов это сражение провел, как и другие, под пулями и снарядами, а этот бой был самым ожесточенным из всех предыдущих. Краснов записал и его не с позиций расположения войск, числа и тактики, а как фронтовой корреспондент, передающий России, как выносил русский солдат эту войну. Все то, о чем давно рассказывал ротный командир Кольдевин про самоотверженность воина, спасение солдатами из-под пуль раненых офицеров, преодоление страха смерти — все это Краснов теперь видел своими глазами и писал о жизнях, честно отданных за Веру, Царя и Отечество.