Рюриковичи - Дмитрий Володихин Страница 29

Здесь приведен лишь один пример подобного рода несообразности, но в исследовательской литературе их названо немало.

Л. Н. Гумилев видел в «Слове» своего рода политический памфлет второй половины XIII века, где под именем половцев скрываются татары. И филологические аргументы против его рассуждений не работают — не столь уж много различий между языком конца XII и второй половины XIII века. Остается под вопросом одно: зачем автору времен Александра Невского и Даниила Галицкого «шифроваться» от Орды, подобно интеллигенту сталинских времен? Летописцы того времени открыто писали об ордынцах вещи скверные, ругательные, ничуть не боясь их мести. Надобно еще доказать, что ханов сколько-нибудь пугала русская литература даже в самых критических ее проявлениях, что они вообще сколько-нибудь интересовались ею.

Другой вариант «промежуточной датировки» вытекает из самого сюжета «Слова». На нем стоит остановиться особо, поскольку эта версия способна избавить судьбу «Слова о полку Игореве» от многих загадок.

Создание весьма значительной по объему поэмы о неудачном походе второстепенного князя легче всего объясняется непосредственной реакцией на недавние события. Современник, ужаснувшись произошедшему, принялся размышлять о причинах поражения. Поэтический дар его, раздраженный печальными обстоятельствами, зазвучал в тонах героизма, печали и покаянного размышления о грехах. Тут и объяснять-то ничего не надо.

Однако в истории Руси случались события, когда именно такой сюжет оказывался востребованным не на эмоциональном, а на рациональном уровне. Так, бегство Василия I из Орды явно перекликается с побегом князя Игоря из половецких станов. Василий Дмитриевич, пробираясь на Русь, совершил во второй половине 1380-х долгую «одиссею». Приняв московский стол от отца Дмитрия Донского, он столкнулся с серьезными политическими проблемами. 1390-е годы — время жесточайших усобиц. Москва с великим трудом и большими потерями присоединяла Нижний Новгород. В самой великокняжеской семье установились довольно натянутые отношения между Василием I, князем Владимиром Андреевичем Серпуховским и, видимо, князем Юрием Дмитриевичем Звенигородским. А гроза ордынская никуда не исчезла: Москва помнила и триумф на поле Куликовом, и срам Тохтамышева разорения. Идейная программа поэмы очень и очень близка Московской Руси конца XIV столетия. Так не являлось ли «Слово о полку Игореве» политическим памфлетом совсем другой эпохи, а именно — 1390-х годов? Памфлетом, призывающим к единению Московского княжеского дома?

Конечно, в той мере, в какой к поэтическому произведению вообще применимо понятие «памфлет». Наверное, правильнее было бы говорить о заряде поучительных рассуждений, содержащемся в поэме. Такой заряд — осуждение междукняжеских свар и призыв сообща противостоять угрозе со стороны грозного степного народа — в высшей степени «родной» для времен Василия I.

Москва второй половины XIV — начала XV века испытывает расцвет художественной культуры, так что плодородная почва для появления шедевров тогда существовала…

Язык «Слова», несколько архаичный для XIV века, мог быть осознанной «стилизацией» под благородную старину. «Задонщина» создавалась в то же самое время, и близость между ней и «Словом» в этом случае легко объясняется. Рязанский боярин Софоний, упомянутый там то ли как автор самой «Задонщины», то ли как автор неких выдающихся поэтических произведений, послуживших образцами для ее создания, мог в действительности являться автором «Слова о полку Игореве».

Как знать, возможно, в удельной, раздробленной Руси существовала разветвленная традиция эпической поэзии. Если так, то многие произведения могли быть объединены общими композиционными приемами, стандартными «этикетными» выражениями, широко распространенными образами. Но от сего разнообразия дошли до наших дней единичные памятники, и о состоянии всей совокупности сегодня так же трудно судить, как об узорах мозаики, от которой сохранилось по кусочку смальты из дюжины… Другие-то жанры древнерусской литературы пострадали в неменьшей степени: деревянная Русь худо сохраняла всё то, что написано на пергамене и на бумаге, слишком уж часто она страдала от пожаров…

Эти гипотезы вовсе не являются прямым вызовом традиционной датировке «Слова» концом XII века. Она по-прежнему остается «базовой». Автор вкладывает в свои рассуждения иной смысл. Изучение «Слова» еще далеко не завершено. Возможность «промежуточных датировок» не исключена, такие варианты требуют кропотливого исследования. Допустима и даже полезна академическая дискуссия вокруг всего этого круга вопросов, не выходящая за пределы чистой науки.

К сожалению, спор вокруг датировки «Слова» крепко испорчен идеологическими мотивами. Он стал очередным пунктом разногласий между лагерями «западников» и «почвенников». Отсюда его неестественная острота, которая лишь вредна для научного анализа проблемы. Сейчас она несколько притупилась, и следует спокойно приступить к «перебору версий».

Ведь история «Слова о полку Игореве» давно переросла биографию самого князя Игоря и стала одной из самых увлекательных загадок русского Средневековья.