Век Екатерины Великой - София Волгина Страница 29

Между тем, себя Великая княгиня к бездельникам не причисляла: она много занималась языком, чтением серьезных книг, ездой на лошади, охотой и многими другими делами. Другое дело – Великий князь. Подражая жене, он такожде накупил себе книг. Се были лютеранские молитвенники, истории о пиратах и разбойниках на немецком языке. Читал же он их в свободное время, когда не играл на скрипке, а на скрипке он играл постоянно. Были у него и другие развлечения – например, он велел сделать театр марионеток прямо в своей комнате. Петр Федорович любил проводить время в обществе лакеев. Он составил полк из свиты: придворные лакеи, егеря, садовники – всем он вручил мушкеты. Широкий коридор служил им кордегардией. Коли б не обеды и приемы, где он должон был присутствовать, он бы сутками проводил время в оном коридоре.

Великая княгиня не пропускала церковные службы. Петр Федорович, сам намеренно презирая православие, бранил жену за чрезвычайную, по его мнению, набожность.

* * *

В июне императрица поехала в Ревель посмотреть морские маневры; племянник и невестка сопутствовали ей. Екатерина Алексеевна с Петром Федоровичем путешествовали в четырехместной карете, принц Август и Чоглокова ехали вместе с ними. Дорога выдалась не из приятных: почтовые дома или станции занимала императрица, остальным же оставались палатки или служебные помещения. Окромя того, все были измучены в отношении обедов, потому как у императрицы не было определенного часа ни для еды, ни для отдыха. Приехав в имение графа Стенбока, что располагалось неподалеку от Ревеля, императрица выехала оттуда на следующее утро с большою торжественностью, желая прибыть днем в Екатериненталь. Во все время путешествия из Петербурга в Ревель Мария Симоновна Чоглокова придиралась к молодому двору со своими церберскими замечаниями на все их высказывания, выговаривая каждый раз, что «подобный разговор не был бы угоден Ея Величеству», и «что оное не было бы одобрено императрицей».

Екатерина, зная нрав своей надзирательницы, всю дорогу спала.

С приездом в Екатериненталь возобновился обычный образ жизни: с утра до поздней ночи все сидели в передней императрицы за азартными играми. Чоглокова была на редкость увлекающимся игроком, посему посоветовала княгине «фараон», в который играли все приближенные подруги государыни. Князь и княгиня Репнины, участвовавшие в поездке и уже познакомившиеся с несносным поведением Чоглоковой в дороге, посоветовали Великой княгине поговорить о ней с графиней Шуваловой и Измайловой, самыми близкими императрице дамами, которые недолюбливали Чоглокову и уже были осведомлены о ее назойливой придирчивости. Большая любительница перемыть чьи-нибудь косточки, графиня Шувалова, усевшись за игрою рядом с Екатериной Алексеевной, сама повела разговор о Чоглоковой. Она сумела так преподнести ее зловредное поведение, что гофмейстерина стала, что называется, всеобщим посмешищем.

Спустя несколько дней после прибытия двора, в Екатериненталь приехал Великий канцлер граф Бестужев вместе с австрийским имперским послом, бароном Бретлахом. Тощий австриец, поправив ленту через плечо, выступил с приветствием, из коего следовало, что его императрица Мария-Терезия счастлива будет заключить союзный договор с российской императрицей. На следующее утро Елизавета Петровна со свитой отправилась смотреть маневры флота, но кроме пушечного дыма никто ничего не увидел. К обеду стало так жарко, что все уже токмо и мечтали об отдыхе в прохладном месте. Вернулись с маневров; к вечеру был дан бал в палатках императрицы, раскинувшихся на террасе. После бала, едва токмо приступили к ужину вокруг бассейна на открытом воздухе, густой стеной хлынул дождь. Промокшие, все весело разбежались кто куда, понеже после такового жаркого дня освежающий дождь оказался весьма кстати.

Через несколько дней императрица с наследником, невесткой и свитой поехала в Рогервик на очередные маневры флотилии, но окромя дыма ничего не было видно. Императрица гневалась, свита тоже была разочарована, а Екатерина скучала и чувствовала себя совершенно одинокой. У Великого князя случилось там новое увлечение, о коем он, как всегда, радостно поведал своей жене. Великая княгиня чувствовала себя плохо: болело сердце и даже раз кровь пошла горлом. Гофмейстерина Мария Симоновна, застав ее в слезах, предложила пройтись по саду, дабы развеять плохое настроение. Ночью у Екатерины, видимо, от переживаний, сильно заболел живот, и гофмейстерина срочно отправила в Ригу за лекарем. Доктор Адам Кунце приготовил из трав и кореньев снадобье, называемое черным бальзамом, после коего Великая княгиня почувствовала облегчение. Великому князю было все едино хорошо: зайдя на минуту к жене и высказав пару слов соболезнования, он с утра отправился на охоту с обер-егермейстером Алексеем Григорьевичем Разумовским.

На обратном пути имела место любопытная встреча: во время ужина к императрице привели ветхую и весьма худую – кожа да кости – старушку ста тридцати лет. Императрица велела дать ей кушаний со своего стола и денег. По возвращении в Екатериненталь токмо и было разговоров, что о возможности человека прожить хотя бы до ста. Много говорили о внезапно подобревшей Чоглоковой. На следующий день выяснилось, что ее муж, командированный надолго в Вену, благополучно вернулся, и они наконец счастливо встретились.

Возвращались в Санкт-Петербург через Ригу. Некоторые придворные экипажи уже были в пути, как вдруг, ко всеобщему удивлению, императрица решила ехать в Петербург, не заезжая в столицу Ливонии. Оказалось, некий лютеранский священник передал Чоглокову записку, в которой он предупреждал императрицу не предпринимать оного путешествия, предвещая некую опасность.

* * *

Великая княгиня Екатерина Алексеевна, выйдя замуж совсем еще юной девицей, пусть и слыла весьма умной и трезвомыслящей, но фактически была совсем еще неопытна в семейной и придворной жизни. Да, она была Великой княгиней православного вероисповедания, что имело большое значение, дабы восприниматься народом своей, но все же она была нерусской, а, стало быть, неродной. Собственно, как и ее законный супруг, Петр Федорович, – пусть в жилах его и текла кровь Романовых. Народ бы с радостью счел его родным, но уж слишком вызывающе вел себя наследник: не почитал православные церкви, в коих он мог громко разговаривать, гримасничать и зевать, не удосуживался говорить на русском языке, часто утверждал, что предпочел бы шведскую корону. Словом, презрение к русской жизни прослеживалась с его стороны во всех отношениях. Великая княгиня видела все огрехи супруга и прекрасно понимала, что и ей еще много надобно поработать, дабы стать достойной предначертанной ей судьбы, кою она отчетливо предчувствовала внутри себя. И прежде всего ей надобно бы стать матерью Романова. Она так мечтала о ребенке, по рождению коего положение в России стало бы гораздо прочней для нее, но давно поняла – сие токмо мечта: Великий князь и не думал заглядывать в ее спальню. В своем дневнике она скрупулезно выписывала, как ей следует действовать, дабы медленно, но верно приблизиться к своей цели, и методично претворяла свои решения в жизнь. В какой-то из прочитанных книг Екатерине встретился метод, с коей героиня добивалась признания общества, которая на всевозможных собраниях подходила к старушкам, садилась рядом, заботливо расспрашивала об их здоровье, давала советы, как можно излечиться, ежели узнавала об их болезнях, терпеливо выслушивала истории о их далекой молодости, о теперешних их заботах, сама испрашивала их совета, от всего сердца благодаря за доброе к ней отношение. Екатерина решила воспользоваться сим методом. Она пошла дальше: интересовалась именами их любимых собачек, попугаев, расспрашивала об их поведении, и старушки рассказывали о своих животных с большим восторгом и увлечением. Окромя всего, в день их именин посылала своего камердинера Тимофея Евреинова с поздравлениями и цветами от своего имени. Изо дня в день она следовала оному методу и по истечению чуть более года получила ответ на свой титанический труд: все просто обожали ее! Поскольку старушки, коим она дарила свое внимание, отзывались о сердце и уме Екатерины Алексеевны в своих семьях токмо в самых приятных для нее тонах, то их дети и внуки, а такожде прочие родственники получали самое хорошее впечатление о молодой Великой княгине. Вот уж поистине: терпение и труд все перетрут! Екатерина продолжала работать в том же направлении. Пусть часто сей труд и становился весьма утомительным, но она стойко держалась своей линии. Иногда она сама удивлялась, как ей все удавалось – но токмо не по отношению к мужу. Оставаясь наедине, она чувствовала неодолимую неприязнь к нему, и, как она ясно видела – взаимную. Неприязнь разрасталась и углублялась. Иначе не могло и быть: Великий князь словно и не помнил о существовании своей жены. Он волочился за фрейлинами своей тетки, такожде проводил время с лакеями, то занимаясь с ними шагистикой и фрунтом в своей комнате, то играя с оловянными солдатиками, то меняя на дню по двадцати разных мундиров, то занимаясь дрессировкой своры охотничьих собак тут же, в общих покоях. От их визга и неприятного запаха у Великой княгини часто болела голова. Спасибо Чоглоковой, та нашла сносное средство от мигрени: достаточно было токмо понюхать щепотку табака, как боль почти сразу уходила (Чоглокова же посоветовала брать табак левой рукой, понеже правую она подавала для целования). Подобное сосуществование с мужем становилось невыносимым. Екатерина зевала и не знала, куда деваться со скуки. Так тянулись один за одним дни, недели, месяцы… Казалось, в супружеской жизни ничего никогда не изменится. Все так же неуемно глупо вел себя муж Екатерины Алексеевны, все так же всегда и всюду Великая княгиня Екатерина Алексеевна принуждена была быть очень осмотрительной и осторожной. Все так же много времени она просиживала над книгами, которые приносили ей знания и удовольствие. По рекомендации Гюлленборга она прочитала некоторые сочинения Цицерона, Плутарха и Монтескье. Весной, сразу как отпраздновали восемнадцатилетие Великой княгини, ее с Петром Федоровичем поместили наверху, в старой постройке Петра Первого. Здесь от скуки Великий князь стал играть вдвоем с Екатериной каждый день после обеда в «ломбер». Когда она выигрывала, он сердился, а когда проигрывала – требовал немедленной уплаты. У Великой княгини не было ни гроша, и, за неимением денег, он принимался играть с нею в азартные игры, ставя на кон что-нибудь из своих вещей, к примеру, ночной колпак.