Битва за космос - Том Вулф Страница 29

Естественно, храбрецы, участвовавшие в поединках, пользовались совершенно особым положением и в армии, и в обществе: Давид получил место при царском дворе, а в конечном счете потеснил сыновей Саула и сам стал царем. Их почитали и восхваляли, о них слагались песни и поэмы, им предоставлялись всевозможные блага и почести, а женщины, дети и даже взрослые мужчины плакали в их присутствии. Частично это излияние чувств и внимания было обычной благодарностью людей героям, которые рисковали жизнью, чтобы защитить их. Но в этом заключался и определенный расчет. Постоянное бремя славы и почестей воодушевляло героев и неизменно напоминало им о том, что от их поведения в бою зависит судьба целого народа. В то же самое время – и это было немаловажно при столь рискованном занятии – бойцы окружались славой и почестями заранее, до поединка. В древних культурах они получали статус героев еще до того, как проливалась их кровь, и это был очень эффективный стимул. Каждый молодой человек, вступавший в войска, получал награды при жизни, еще до того, как уходил в бой.

Когда древняя магия ушла в прошлое, вера в поединок стала умирать. Появление современной высокоорганизованной армии вместе с концепцией тотальной войны, казалось, похоронили ее навсегда. Но изобретение атомной бомбы свело на нет идею тотальной войны. Неисчислимая мощь атомной и других изобретенных впоследствии бомб способствовала развитию новой формы суеверия, основанного на благоговении, только уже не перед природой, как древняя магия, а перед технологиями. Во время «холодной войны» мелкомасштабные соревнования снова обрели волшебную ауру «испытания судьбы», рокового предсказания о том, что случится, если начнется всеобщая ядерная война. Конечно, это было последствием запуска Советами на земную орбиту в октябре 1957 года «Спутника-1», могущественного и загадочного «Интеграла». Космическая гонка стала роковым испытанием и своего рода предзнаменованием всей «холодной войны» между сверхдержавами – Советским Союзом и Соединенными Штатами Исследования показывали, что люди смотрели на соревнование в запуске космических аппаратов именно как на предварительное состязание непреодолимых разрушительных сил. Запуск Спутников драматизировал возможность запустить ядерные боеголовки на межконтинентальных баллистических ракетах. Но в это время, эпоху новых суеверий, драматическим смыслом наполнялось гораздо большее – вся технология, весь интеллектуальный потенциал двух наций и сила национального духа и чаяний. Джон Маккормак заявил в палате представителей, что Соединенным Штатам грозит «гибель нации», если они не победят Советский Союз в космической гонке.

Следующим великим достижением должен был стать успешный запуск в космос первого человека. В Соединенных Штатах, – никто не знал, что происходило в стране могущественного «Интеграла», – на людей, отобранных для этой исторической миссии, надевали древние мантии героев поединков давно забытых времен. В космосе им не придется сражаться – по крайней мере, не сразу, хотя предполагалось, что это произойдет в течение ближайших лет. Но в любом случае они шли на смертельную дуэль в небесах. (Наши ракеты всегда взрываются.) Космическая война продолжалась. И эти люди рисковали жизнью ради своей страны, своего народа, они испытывали судьбу в поединке с могущественным советским «Интегралом». И хотя само архаичное понятие уже давно исчезло, они должны были получить весь почет, всю славу и статус героя поединка… заранее.

Так в середине двадцатого столетия забил громкий барабан воинских суеверий.

Это было прекрасно! Это было безумно! В мае парламентский Комитет по науке и астронавтике, в который входил Маккормак, вызвал семерых астронавтов на закрытое заседание. И храбрые парни отправились в Капитолий. Совещание проходило как-то странно. Сразу стало ясно, что никто, начиная с председателя комитета, члена палаты представителей Овертона Брукса, не собирается ничего спрашивать у них и сообщать им. Конгрессмены высказывались примерно так: «Вы знаете, что занимаете выдающееся положение в нашей стране и в ее истории». Или же задавали вопросы, на которые приходилось отвечать хором. Сам Брукс сказал:

– Все вы, джентльмены, занимались в прошлом экспериментальными самолетами, не так ли? Вы знаете, что это такое. Вы знаете, что обращение с любой экспериментальной машиной требует определенного риска. Вы ведь понимаете это?

Затем он умоляюще смотрел на астронавтов до тех пор, пока они хором не начали тараторить: «Да, сэр! Конечно, сэр! Правильно, сэр!» В этом было что-то на удивление бестолковое. Конгрессмены просто хотели их увидеть; они использовали свое положение, чтобы устроить личную аудиенцию, потаращиться на астронавтов из-за стола, стоявшего не более чем в метре от них, чтобы пожать им руки, побыть рядом с ними около часа, выкупаться в их волшебной ауре, почувствовать излучение нужной вещи, пожелать им удачи… И чтобы заранее внести свою долю в оказание чести им… нашим маленьким Давидам… Прежде чем они усядутся на ракеты, чтобы столкнуться с русскими, со смертью, огнем и осколками. (Все наши ракеты взрываются!)

Чак Йегер от имени военно-воздушных сил выступал в Фениксе перед общественностью. Теперь в авиации уже не могли прославить подвиг Йегера, преодолевшего звуковой барьер. Выяснилось, что мало быть героем и рекордсменом, чтобы собрать хорошую прессу и получить ассигнования. Каким бы ты ни был пилотом, тебя теперь затмевали астронавты «Меркурия». И в самом деле, о чем сегодня в Фениксе местные журналисты хотели расспросить Чака Йегера? Правильно, об астронавтах. Одному из репортеров пришла в голову блестящая идея: узнать у Йегера, не сожалеет ли он о том, что его не отобрали в астронавты. Йегер улыбнулся и сказал:

– Нет, не сожалею. Дело всей моей жизни – летать на Х-1 и Х-1 А, и это даже больше того, о чем я мог бы попросить судьбу. А новые возможности – это для молодых парней. Так и должно быть. Кроме того, – добавил он, – я всю свою жизнь был пилотом, а в проекте «Меркурий» о полетах и речи нет.

«О полетах и речи нет?…»

Репортеры выглядели ошеломленными. Они не сразу поняли, что Йегер подверг сомнению два неоспоримых факта: во-первых, то, что семь астронавтов «Меркурия» отобраны как лучшие пилоты Америки; во-вторых, то, что они примут участие в самых дерзких полетах за всю историю Соединенных Штатов.

– Дело в том, – пояснил Йегер, – что система «Меркурия» полностью автоматизирована. Садишься в капсулу – и больше от тебя ничего не требуется.

«Вот это да!»

– А самый первый полет, – заключил Йегер, – совершит обезьяна.

«Обезьяна?…»

Репортеры были шокированы. Слухи о том, что, прежде чем рисковать людьми, в суборбитальный и орбитальный полеты пошлют шимпанзе, оказались правдой. Но как это было сказано!.. Что это, национальная ересь? Или что-то еще?

К счастью для Йегера, у этой истории не было продолжения. Пресса, этот вечный Добропорядочный Викторианский Джентльмен, просто не смогла переварить то, что он сказал. По радио тоже никак не прокомментировали это заявление. Его процитировала лишь одна из местных газет, и все.

Но, черт побери… Йегер сказал лишь то, что было ясно всем, кто летал на ракетных самолетах в Эдвардсе. Подразумевалось, что астронавты «Меркурия» станут первыми людьми, летавшими на ракетах. Но сам Йегер проделывал это больше сорока раз. Как и пятнадцать других пилотов, которые достигли скоростей, в три раза превышающих скорость звука, и высоты 126 тысяч футов – почти двадцать пять миль. И это было только начало! В июне 1959 года Скотт Кроссфилд должен был приступить к испытаниям Х-15, на котором пилот (пилот, а не пассажир) мог подняться на высоту свыше пятидесяти миль, в космос, на скорости, приближающейся к 7 Мах.