Игра на чужом поле - Василий Ставицкий Страница 28

НАКАНУНЕ

До самого последнего времени оставалось неизвестным, при каких обстоятельствах Николай Кузнецов очутился в Москве, как вообще негласный сотрудник органов госбезопасности на Урале оказался в поле зрения Центра. Об этом незадолго до своей кончины автору рассказал один из руководителей советской разведки в те годы, бывший генерал-лейтенант Леонид Федорович Райхман.

«В 1938 году я работал начальником отделения в отделе контрразведки Главного Управления госбезопасности НКВД СССР, кроме того, преподавал одну из спецдисциплин на наших курсах в Большом Кисельном переулке. С одним из слушателей, Михаилом Ивановичем Журавлевым, мы сдружились. По окончании курсов Журавлев сразу получил высокое назначение — наркомом НКВД в Коми АССР.

Оттуда он мне часто звонил, советовался по некоторым вопросам, поэтому я не удивился его очередному звонку, помнится, в середине 1938 года.

— Леонид Федорович, — сказал он, — тут у меня есть на примете один человек, ещё молодой, наш негласный сотрудник «Колонист». Очень одаренная личность. Я убежден, что с ним надо работать в Центре, у нас ему просто нечего делать.

— Кто он? — спросил я.

— Специалист по лесному делу. Честный, умный, волевой. И с поразительными лингвистическими способностями. Прекрасно владеет немецким, знает эсперанто и польский. За несколько месяцев изучил коми-пермяцкий язык настолько, что его в Кудымкаре за своего принимали…

Предложение заинтересовало. Я понимал, что без серьезных оснований Журавлев никого рекомендовать не станет.

— Присылай, — сказал я Михаилу Ивановичу. — Пусть позвонит мне домой.

Прошло несколько дней, и в моей квартире раздалась телефонная трель: звонил «Колонист» — Николай Иванович Кузнецов. В это самое время у меня в гостях был старый товарищ, только что вернувшийся из Германии, где работал с нелегальных позиций.

Я выразительно посмотрел на него, а в трубку сказал: — Товарищ Кузнецов, сейчас с вами будут говорить по-немецки.

Мой друг побеседовал с Кузнецовым несколько минут и, прикрыв микрофон ладонью, сказал удивленно:

— Говорит, как исконный берлинец.

Позднее я узнал, что Кузнецов свободно владел пятью или шестью диалектами немецкого языка, кроме того, умел говорить, в случае надобности, по-русски с немецким акцентом.

Я назначил Кузнецову свидание на завтра, и он пришел ко мне домой. Когда он только ступил на порог, я прямо-таки ахнул: настоящий ариец! Росту выше среднего, стройный, худощавый, но крепкий, блондин, нос прямой, глаза серо-голубые. Настоящий немец, но без этаких примет аристократического вырождения. И прекрасная выправка, словно у кадрового военного, и это — уральский лесовик!

Мы, сотрудники контрразведки, от рядового опера до начальника нашего отдела Петра Васильевича Федотова имели дело с настоящими, а не выдуманными германскими шпионами и как профессионалы прекрасно понимали, что они работали по Советскому Союзу как по реальному противнику в будущей и уже близкой войне. Поэтому нам остро нужны были люди, способные активно противостоять немецкой агентуре, прежде всего в Москве. Мы затребовали личное дело «Колониста», внимательно изучили его работу на Урале.

Идеальным вариантом, конечно, было бы направить его на учебу в нашу школу, по окончании которой он был бы аттестован, по меньшей мере, сержантом госбезопасности (это в Красной Армии соответствовало званию лейтенанта). Но мешали два обстоятельства: во-первых, учеба в нашей школе занимала продолжительное время, а нам нужен был сотрудник, который приступил бы к работе немедленно, как того требовала оперативная обстановка. Второе обстоятельство — несколько щепетильного свойства. Зачислению в нашу школу или на курсы предшествовала длительная процедура изучения кандидата и с точки зрения его анкетной чистоты. Тут отдел кадров был беспощаден, а у Кузнецова в прошлом — сомнительное социальное происхождение: по некоторым сведениям, отец то ли кулак, то ли белогвардеец, исключение из комсомола, судимость. (В 1932 году Н. Кузнецов в возрасте двадцати лет работал в лесоустроительной партии в Кудымкаре. За какие-то хищения его начальники были приговорены к различным срокам лишения свободы. За «допущенную халатность» к одному году исправительных работ по месту службы был осужден и Николай. Уже после войны этот приговор за отсутствием состава преступления был отменен. — Авт.).

В конце концов мы оформили «Колониста» как особо засекреченного спецагента с окладом содержания по ставке кадрового оперуполномоченного центрального аппарата. Случай почти уникальный в нашей практике.

Что же касается профессиональной учебы, то, во-первых, он не с Луны свалился, новичком в оперативных делах не был, своим главным оружием — немецким языком — владел великолепно, да и мы, кадровые сотрудники, которым довелось с ним работать, постарались передать ему необходимые навыки работы с агентурой и конспирации.

Кузнецов был чрезвычайно инициативным человеком, с богатым воображением. Он купил себе фотоаппарат, принадлежности к нему, освоил фотодело и впоследствии прекрасно переснимал попадавшие в его руки немецкие материалы и документы.

Знания «Колонист» впитывал, как губка влагу, учился жадно, быстро рос как профессионал. В то же время был чрезвычайно серьёзен, сдержан в оценках, объективен в своих донесениях. Благодаря этим качествам мы смогли его впоследствии использовать как контрольного агента для проверки информации, полученной иным путем.

К началу войны он успешно выполнил несколько важных поручений. Остался весьма доволен им и мой товарищ, также крупный работник контрразведки Виктор Николаевич Ильин, отвечавший тогда за работу с творческой интеллигенцией. Благодаря Ильину Кузнецов быстро «оброс» связями в театральной, в частности балетной, Москве. Это было важно, поскольку многие дипломаты, в том числе установленные немецкие разведчики, весьма тяготели к актрисам, особенно к балеринам. Одно время даже всерьез обсуждался вопрос о назначении Кузнецова одним из администраторов… Большого театра».

Как рассказывал автору сам Виктор Николаевич, у Кузнецова было несколько близких приятельниц—балерин Большого театра, в том числе достаточно известных, которые охотно помогали ему завязывать перспективные знакомства с наезжающими в Москву гражданами Германии, в том числе с «дипломатами» от разведки.

«Придумали для Кузнецова и убедительную легенду, рассчитанную, прежде всего на немецкий контингент. Русского, уральца, Николая Ивановича Кузнецова превратили в этнического немца Рудольфа Вильгельмовича, фамилию оставили прежнюю, но… перевели на немецкий язык: Шмидт. Родился Руди Шмидт якобы в городе Саарбрюкене. Когда мальчику было два года, родители переехали в Россию, где он и вырос. В настоящее время Рудольф Шмидт — инженер-испытатель авиационного завода 22 знаменитого конструктора С. Ильюшина на Хорошевском шоссе. На эту фамилию Кузнецову задним числом был выдан паспорт, а позднее — бессрочное свидетельство об освобождении по состоянию здоровья от воинской службы.

Широко известны фотографии Николая Кузнецова в форме военного летчика с тремя «кубарями» в петлицах. Из-за них возникло мнение, что Николай Иванович имел в Красной Армии звание старшего лейтенанта. На самом деле в армии он никогда не служил и воинского звания, даже в запасе, не имел. Эту форму он использовал в тех случаях, когда именно она вызывала вполне нацеленный интерес некоторых его знакомых.