Император, Бог и дьявол. Фридрих II Гогенштауфен в истории и легенде - Бруно Глогер Страница 28

Праздничный придворный сейм, созванный уже год назад во Франкфурте к Иванову дню 1235 года, должен был быть перенесен. Он был открыт лишь 15 августа в Майнце. В народе до сих пор жило воспоминание о «празднике, каких не бывало», которым Фридрих I отмечал в 1184 году посвящение в рыцари своих сыновей. Внук Барбароссы содержал свой двор не менее расточительно, но пиршества устраивались не только по случаю праздников. Сразу же после начала этого блестящего имперского собрания был обнародован большой закон об общественных порядках, одно из самых значительных уложений законов немецкого средневековья.

Как сильно еще волновал умы состоявшийся несколько недель назад суд над Генрихом (VII), показывают первые главы Майнцского свода законов, который, кстати, был первым имперским законом, изданном также и на немецком языке. В 29 главах уложения, составленного на канцелярской латыни, в параграфах с 15 по 21 в двух вариантах можно найти идентичные предписания. В остальном же в начале немецкого текста при перечислении тяжелых преступлений сына против отца стоит: «...derselb si erloss und rechtloss ewiglichen, also das er nimer mer wider komen moge zu seinem rechten» («и быть ему вечно без чести и без права, чтобы никогда больше не смог он вернуться к власти»). В остальном здесь были собраны старые и новые законы, что император-законодатель расценивал как личную заслугу, «так как во всей Германии, когда дело касается правовых разбирательств или частных дел, люди действуют по старинным привычкам и неписаным законам». Суд, то есть на практике судебное право князей и епископов наказывать и исполнять приговор, был поставлен во главу угла. Предоставленные князьям права даровались им милостью германского короля, так что в будущем сильный правитель мог безгранично расширить могущество центральной власти. Оставшиеся королю после раздачи княжеских привилегий права на чеканку монет, таможню и эскорт гарантировали строгие штрафы.

Для того, чтобы эти предписания не остались пустой бумажкой, Фридрих II по сицилийскому образцу назначил придворного юрисконсульта, который должен был ежедневно председательствовать в Верховном Суде. К нему для контроля был приставлен нотариус, который не мог принадлежать клерикальному сословию. По образцу конституции Мелфи свод реформ должен был быть дополнен объемным государственным собранием законов, но до этого не дошло. Здесь развитие протекало по старинным родовым традициям. Около 1224/25 годов ангальтским рыцарем Эйке фон Репгов было составлено первое немецкое уложение законов «Саксонское зерцало». По этому образцу в 1275 году появилось (также в качестве частной инициативы) «Швабское зерцало» и всеобщее «Немецкое зерцало», которое все же не было принято официально. Историческое значение имело также законченное в Майнце окончательное примирение штауфенских «Гибеллинов» с Гвельфами. Отто Люнебургский, внук Генриха Льва, передал (формально) всю свою люнебургскую вотчину императору, который присоединил ее к империи, в качестве подарка прибавил к ней только что приобретенный Брауншвайг и создал из всего этого герцогство. Это новое брауншвайгско- люнебургское герцогство он торжественно перед всеми князьями отдал Отто в лен. В последовавшем за этим пиршестве должны были принять участие почти 12 000 человек из свит присутствующих князей. Цифры в средневековых источниках зачастую бывают сильно преувеличены. Однако нет никаких сомнений в том, что сказочная роскошь этого праздника жила в воспоминаниях свидетелей старого величия Германии и их потомков еще очень долго и связывала ожидания настоящего народного императора с реальными событиями.

Намного актуальнее старого спора между княжескими родами, о котором напоминали лишь названия итальянских гибеллинов (императорская партия) и гвельфов (папская партия), было решение князей весной 1236 года начать войну против Ломбардской Лиги, если она до Рождества не заплатит штрафа за участие в мятеже Генриха (VII). Это вызвало серьезные осложнения в отношениях с Ватиканом, что в конечном счете превратило последнее десятилетие жизни Фридриха II в сплошную ужасную борьбу не на жизнь, а на смерть.

Прежде всего император расположился – с некоторыми перерывами – в эльзасском имперском пфальце Гагенау, своем любимом месте в Германии. Здесь он мог быть не только императором, но и германским землевладельцем, преумножающим свое хозяйство путем нового финансового порядка и расширения территорий. Здесь он принимал посольства из Испании и послов русских князей, привозивших подарки. Здесь он пытался ввести систему централизованной власти по сицилийскому образцу, которая постепенно должна была внедриться и в германское феодальное государство. Случайно уцелевший из того времени перечень налогов 1241/42 годов показывает, что одни только штауфенские города в западной и юго-западной Германии приносили суммы, на которые спокойно можно было содержать дорогостоящее наемное войско наподобие сарацинской гвардии Фридриха II.

Выставление напоказ мирового величия императора достигло своего апогея вскоре после его прибытия в Гагенау, когда Фридрих выступил в роли верховного судьи всего христианства. Эта возможность представилась ему в связи с типичным для Средневековья поводом: обвинялись евреи города Фульды. Им вменялось в вину то, что они якобы на религиозной почве по случаю своей Пасхи убили христианского мальчика. Как всегда, это мнимое ритуальное убийство послужило поводом для кровавых еврейских погромов в Фульде и многих других городах. В конце концов иудеи и христиане решили призвать императора разрешить их спор. Он, однако, не ограничился разбором одного этого частного случая, в результате которого евреи – виновные или нет – были приговорены денежному штрафу как «инициаторы» бойни, учиненной над их единоверцами. Если иудейский ритуал вообще позволяет такие убийства, суд будет учинен над всеми евреями империи. В этом случае – так поклялся император – они должны будут умереть. Чтобы докопаться до истины, сначала была составлена комиссия из князей, прочей имперской знати и ученых клириков. Но их мнения отличались друг от друга настолько сильно, что Фридрих решил показать свою эрудицию перед совсем иной аудиторией. Всех королей Запада он попросил прислать к нему компетентных советчиков, которые и прибыли с большим почтением к императорскому двору для образования трибунала. «Наше величество, познакомившись со множеством книг, по мудрости Нашей считает доказанной невиновность евреев», как позднее в помпезном стиле Фридрих писал своей канцелярии. Посланникам европейских королей было ясно продемонстрировано, как независимо этот с суеверным ужасом почитаемый «богочеловек» мог судить о письменах Талмуда, так как еврейским языком он владел так же хорошо, как и тайные знания Востока. Так как в письменах евреев были строго запрещены даже кровавые жертвоприношения животных (что было давно известно императору-судье по его сицилийским друзьям иудейской веры), результатом тщательного расследования стало то, что подобные обвинения евреев на территории всей империи были впредь строго запрещены. Однако вековые страдания европейского еврейства не закончились вместе с этой странной победой разума.

Приговор, который, по мнению многих, благоприятствовал евреям, стал водой на мельницу Папы, снова собиравшемуся начать пропаганду против императора. После того, как Грегор напрасно пытался помешать имперской войне против Ломбардской Лиги, он с все бoльшим недоверием стал наблюдать за приготовлениями Фридриха к большому переходу через Альпы, для которого император в своем швабском поместье продумывал стратегически важные позиции на новых перевалах.