Друзья не умирают - Маркус Вольф Страница 28

После закрытия границы ГДР в августе 1961 года внешние обстоятельства вынудили нас пойти в контактах с ним на меры, аналогичные тем, к которым прибегают в отношении завербованных секретных сотрудников. Жители Западного Берлина вообще не имели права въезда в ГДР вплоть до заключения первого соглашения о пропусках, подписанного лишь через несколько лет после установления стены. Однако они имели право проезда по транзитным путям, проходившим по территории ГДР. Поскольку контрразведка и полиция жестко контролировали проезд автомашин с западными номерами, мы полагали, что и западногерманские контрразведывательные службы проводят аналогичные мероприятия. Поэтому мы назначали Уильяму встречу в тщательно проверенном месте после проезда контрольно-пропускного пункта. Там водитель брал машину Уильяма, а он сам садился в мою машину с западным номером. Вместо того, чтобы повернуть на Берлинской кольцевой автодороге на запад, я проезжал несколько километров по мало загруженному участку в направлении на Вердер под Потсдамом и там съезжал на «черном выезде» с автобана.

Когда я сегодня вспоминаю об этих маневрах на автобане, мне кажется просто невероятным, что влиятельный западный политик, как заговорщик, сидя в машине с затемненными стеклами, под мостом беседовал со мной об актуальных острых вопросах политики. Через полчаса или сорок пять минут мы снова выбирались, как контрабандисты, на дорогу, чтобы поймать машину Уильяма, которая курсировала между парковками в направлении на Ганновер. Конечно, такие встречи были непригодны для глубокого обсуждения проблем. Поэтому позднее мы перенесли наши встречи в дома для гостей, специально созданные вблизи от транзитных дорог, к которым вели хорошо замаскированные въезды и выезды.

Когда, наконец, были подписаны договоры и соглашения о посещении ГДР жителями Западного Берлина, мы снова встречались на той же вилле в Каролиненхофе, где мы познакомились. Там Уильям вскоре чувствовал себя как дома, приезжал всегда с запасом времени, рассыпался в комплиментах содержательнице виллы, отличной поварихе, которая изучила и удовлетворяла все его привычки. Однако сблизились мы с ним во время наших авантюрных маневров на автобане.

Уильям не относился к числу чиновников и власть имущих, которых неудобства, препятствия или опасности вынуждают уйти с пути, куда они однажды вступили. Широкое публичное признание, которым он пользовался уже тогда, не мешало ему общаться с сотрудниками моего аппарата как с единомышленниками и равными по положению. Временами он сравнивал их с молодыми людьми, стремящимися сделать карьеру на Западе, и уверял меня, что я могу гордиться своими сотрудниками. И это говорилось не ради красного словца.

Дом для гостей с живописным видом на сад и озеро давал, естественно, гораздо больше возможностей для детального обсуждения текущих политических событий, не оглядываясь на время, и, конечно, для того, чтобы просто «пофилософствовать». Уильям искал и любил такие беседы о судьбах мира, об истории и современности, об отношениях индивидуума и общества.

Тогда было трудное и напряженное время намечавшихся крутых перемен. Холодная война и гонка вооружений были в полном разгаре. Однако после шока от возведения берлинской стены и кубинского кризиса проявились первые симптомы «поисков сближения». Мы верили в позитивный эффект нашего контакта. Совместно мы обсуждали подготовленный Уильямом план нормализации отношений между двумя немецкими государствами. И действительно, можно явственно проследить его влияние на подготовку концепции социально-либеральной коалиции, о чем можно прочитать в воспоминаниях Вилли Брандта, вышедших четверть века спустя. Обе стороны пришли к новым выводам. Многие проблемы того времени и оценки различных политиков, державших рычаги власти, были предметом наших встреч. Уильям был одним из источников наших знаний, он помог нам лучше понять переход Вилли Брандта от рыцаря холодной войны и сторонника политики Берлина как фронтового города, которым он долгое время был в наших глазах, к защитнику новой Восточной политики взаимопонимания.

Наше сотрудничество приобретало все более определенные контуры. Когда ГДР рухнула через двадцать лет после подписания Восточных договоров и, как следствие, стало известно о нашем сотрудничестве, не обошлось и без попыток дискредитировать Уильяма как нашего «агента влияния». В связи с моим арестом на австрийско-немецкой границе в сентябре 1991 года федеральный прокурор употребил слово «предательство». Тогда же я немедленно возразил, и это был единственный раз, когда на незабываемом для меня пути в Карлсруэ в бронированном мерседесе я высказался о подобном обвинении по существу. Тогда же я высказал господину федеральному прокурору свое глубокое уважение к этому человеку, который всегда действовал только из внутренних убеждений и остался верен этим убеждениям.

Конечно же, мы пытались использовать его политическое влияние в наших целях. Однако это базировалось на началах взаимности. Если бы у меня возникло впечатление, что вы только используете меня, нашему сотрудничеству пришел бы конец - таким было одно из его основных требований к нам. Каждое написанное или сказанное им слово соответствовало его собственному мнению, он придавал огромное значение своей независимости. Он сохранял ее в важнейших вопросах и не соглашался следовать нашим рекомендациям, если они противоречили его убеждениям. Для него решающим был обмен мнениями, и все же отнюдь не бескорыстно. Он видел во мне компетентного и одновременно неортодоксального собеседника, от которого он мог получать важную информацию. В ходе наших интенсивных встреч, относившихся ко времени подписания Восточных договоров, шел оживленный обмен мнениями обо всех обсуждавшихся пунктах договоров, точках зрения участников переговоров из числа контактов Уильяма в правительстве и в бундестаге.

Его информация, а также суждения опытного политика существенно обогащали наше понимание и оценки. И наоборот, я «раскрывал» ему многие известные мне внутренние детали и намерения участников переговоров от Востока. С его точки зрения, этот обмен служил тому, чтобы политики на Востоке могли понять правильность разделявшихся им решений. Обсуждение с нами его собственных действий он использовал для того, чтобы найти более практичные пути решения определенных проблем. Он имел постоянный контакт с нами, и это давало ему в определенных вопросах преимущество перед другими политиками на Западе. Мои суждения по каждой конкретной проблеме и ее развитию покоились на большом объеме информации. Нередко они выходили за рамки официальных толкований нашей стороны и часто подтверждались последующими событиями. Уильям не хотел отказываться от такой привилегии. Такой человек, как федеральный прокурор, не мог понять, что между мной и Уильямом, который годился мне в отцы и который олицетворял собой совершенно другую жизнь, возникли не только глубокое взаимоуважение, но и такие отношения, которые можно назвать дружбой.

Часто, как это может быть только между друзьями, он обсуждал со мной свои проблемы и трудности, которые возникали у него вследствие продолжительного пребывания в Бонне, из-за того, что расстался с женой, нуждавшейся в уходе, и связал свою жизнь с другой женщиной. Вместе мы находили приемлемые решения. Он проявлял последовательность и мужество в неоднократно возникавших ситуациях, когда Ведомство по охране конституции проводило расследования в непосредственной близости от него. Например, после дела Гийома и связанного с ним шпионского психоза в Бонне против него было высказано и опубликовано в прессе подозрение. В другой раз расследования касались журналиста, положение которого он использовал для публикации своих статей. В таких ситуациях он никогда не терял спокойствия.