Пророчество Корана - Хесус Маэсо де ла Торре Страница 28

— О, это смелая и достойная женщина!

— Ну, таковы ее свойства — великодушие, логика, самоотверженность. Это одна из самых светлых женских голов в Гранадском эмирате. Красивая женщина, обладательница великолепной фигуры и тонкого ума, ей пришлось пройти через жестокие испытания, кровавые перевороты, братоубийственные распри, пережить дикие расправы над членами своего рода. Она противилась моей ссылке, но, когда уже ничего нельзя было сделать, поддержала и дала мне силы, укрепила мой дух. Я ее просто обожаю! Таким образом, мой дорогой нетерпеливец, я свободна перед глазами Господа и моего народа; надеюсь, что и отец простит меня в райских покоях пророка.

— Твои слова для меня — как бальзам, — облегченно вздохнул врач.

Назарийка жалобно возразила:

— Но та же вера отдаляет меня от тебя, я не хочу предавать мой народ.

— А я смирился с тем, что ты стала мне путеводной звездой, я готов даже отречься от всего, что имею и что я есть. Буду ждать, сколько надо.

Субаида ответила ему невыразимо очаровательной улыбкой и налила в бокал вина, добавив по одной капле мускуса и камфорного масла. Потом осторожно провела пальцами по губам кастильца и с грустью попросила:

— Яго, не страдай из-за меня, и если хоть немного ценишь наше чувство, забудь меня, когда я покину Севилью. Моя вера никогда не допустит нашей любви.

— Но я пойду за тобой хоть на край света. — Его рука коснулась нежной кожи ее лица. — Я твердо решил, Субаида, и нет силы на свете, которая может этому помешать. Даже неизменные суры твоих священных книг, — с горячностью признался он.

Мусульманка вдруг заплакала. Всхлипывая, она устремила взгляд в темноту сада в надежде, что в эту ночь на небе появится хоть одна звезда, которая могла бы ей что-нибудь посоветовать. Но надежды ее были тщетны — жизнь ее была сломана, она оставалась изгнанницей, душа разрывалась от тоски.

— Зачем нам превращать наше чувство в тяжкие цепи, — подбодрил ее Яго.

— Я чувствую, как мы все ближе к какой-то пропасти, меня точит уныние, но я постараюсь прогнать мрачные мысли.

Через несколько мгновений лицо ее просветлело, на нем возникла улыбка, разговор продолжился. Незаметно тянулись часы, слова словно ложились на музыку искусного трубадура. Мерцали огоньки потрескивавших светильников. Яго, отпив вина, спросил:

— Ты, наверное, хотела знать, что я думаю о последних событиях?

Субаида заметно заволновалась.

— Да, ты прав. Меня повергла в отчаяние казнь мусульманина, сны становятся все более тревожными. Несколько дней назад сюда пришла донья Тереса, расцеловала меня в щеки и объявила, что Божьей милостью в руки альгвасилов попал тот человек, который пытался меня отравить, и что его голова будет торчать на копье на крепостной стене. А потом пошли всякие слухи и зловещие предсказания. Что там было на самом деле, Яго?

— Я ходил на казнь: видит Бог, это было ужасающее зрелище. В оглашенном приговоре суда говорилось только, что преступник сознался в покушении на тебя как королевскую заложницу, хотя имя твое не было названо.

— А его имя назвали? Сказали, кому он служил? Мне крайне важно знать это. Я не могу быть спокойна, не зная, откуда он.

— Сказали, что он гранадец, на табличке значилось: «Абу Яхан». Ортегилья уверяет, что он из фанатиков. Умирая, несчастный разразился проклятиями, а еще он, как угрозу, повторял какое-то слово на арабском. Оно не выходит у меня из головы, потому что до того он бредил и хрипел, а тут пришел в себя и выкрикивал это слово с такой яростью, что у меня мороз пошел по коже.

Девушка явно волновалась, однако постаралась спросить как можно безразличнее:

— И что же это за слово?

— Какое-то ибада… Он повторил его три раза.

Субаида побледнела и непроизвольно дотронулась до лба.

На ее лице отразились растерянность и мучительный ужас.

— Боже милостивый, нет! Нет, не может быть, — повторяла она, став мрачнее тучи. — Несчастья преследуют меня одно за другим. Губители моей родины здесь, в Севилье!

Яго смешался, и по мере того, как росло отчаяние принцессы, новый мучительный вопрос все более тревожил его. Так что же скрывалось за тем загадочным словом в устах смертника?

— Ты уверен, что он произнес именно это слово, тебе не показалось? — переспросила она, чтобы рассеять сомнения.

— Да, так он сказал. Это слово засело у меня в голове, я никак не мог от него отделаться. Но что же в нем такого ужасного? Что тебя взволновало?

Субаида молчала несколько томительных секунд, потом промолвила убитым тоном:

— Это слово на нашем языке означает «поклонение». Оно указывает на принадлежность к тайному клану убийц. Этот клан был создан в некоем рибате [71]в Эльвире, там взрастили семена ненависти; они вершат свои кровавые преступления именем ислама по всему аль-Андалусу. Я боялась этого, но отказывалась верить. Яд этот исходил не от королевы Марии, а от самого ужасного из врагов.

— Кажется, мне придется узнать еще одну тайну твоей жизни.

— Я же говорила, что лучше со мной не связываться, хотя каждая частичка моей души жаждет обратного. Но все неизвестное, что было в моей жизни, на этом кончается, поверь. После того, что ты узнал, если хочешь, можешь совсем уйти, я тебя пойму.

— Поистине, даже любовь не должна осмеливаться проникать в некоторые человеческие тайны, но твое благополучие для меня превыше всего. Ты побледнела, настолько это серьезно?

— Да, потому что вслед за этим казненным придут другие. Они действуют организованными группами и связаны клятвой уничтожения своих врагов, — отчаянным тоном сказала принцесса. — И не остановятся ни перед чем.

— Надо сообщить об этом главному альгвасилу и королю.

— А что это даст, Яго, уж я знаю по опыту, — отрезала она. — Во дворце Альгамбры да и во всей Гранаде этого натерпелись достаточно. Их братство ведет фанатичная, нетерпимая вера, их организация закрыта, их вождей ни в чем нельзя убедить. Им неведомы жалость или милосердие к жертвам.

— Нет ничего страшнее веры, отстаиваемой кинжалами убийц.

— Угроза невидима, неслышима, но она приносит неимоверные страдания, потому что скрыта за самой тенью ее жертв.

— Послушай, но ведь ты заложница короля Альфонса и адмирала Тенорио, кто тебя может заподозрить в предательстве твоего народа?

— Не будь таким уверенным, — жалобно сказала она. — Я никак не могла даже подумать, что их руки дотянутся сюда. Они внедряются, душат, травят ядом с такой быстротой, что можно подумать — они и в самом деле посланы самим пророком на тайную и якобы святую войну.