Александр II - Анри Труайя Страница 28

* * *

Государственные заботы и требования протокола не оставляли Александру времени для семьи. Ему редко удавалось просто посидеть у семейного очага среди родных. Царь, его супруга, его дети постоянно были окружены придворными, адъютантами, фрейлинами. Сравнивая великую княгиню Елену с императрицей Марией Александровной, Михаил Муравьев сказал Анне Тютчевой, что первая говорит исключительно ради того, чтобы лишний раз блеснуть своим умом, в то время как вторая всегда выражает свои самые сокровенные мысли. Всем импонировали ее меланхоличная грация, стройный стан, узкое лицо, ярко-синие глаза. «В ней есть нечто одухотворенное, чистое, абстрактное, – пишет Анна Тютчева. – Она напоминает мадонну Дюрера или портрет с миниатюры. Каждый раз, когда я наблюдаю за ней, у меня возникает впечатление, будто ее душа находится очень далеко от нас и она не имеет ничего общего с этой теснящейся вокруг нее пестрой толпой… Углубленная в себя, неулыбчивая, чуждая своему окружению, неприспособленная выполнять функции матери, супруги, императрицы, она старается быть достойной своего высокого положения, но ей не хватает естественности… Абсолютно бесхарактерная, она явно не создана для той роли, которую уготовила ей судьба. Ей приходится все время делать над собой усилия, и поэтому она находится в постоянном нервном напряжении. Это отнимает у нее последние силы, вследствие чего она очень пассивна. Кто она – святая или кусок дерева?»

Вне всякого сомнения, проявляя безразличие к земным удовольствиям, Мария Александровна жила интенсивной внутренней жизнью. Сознавая свою ответственность, она обсуждала с супругом государственные дела. Как и все германские принцессы, предшествовавшие ей на российском троне, она хотела быть более русской, чем сами русские, более православной, чем православные по рождению, в стремлении продемонстрировать свой патриотизм. Она исповедовала слепую набожность, сохранение консервативных принципов, неизменность социальных устоев на всех уровнях. Много времени она проводила в беседах со своими близкими подругами Анастасией Мальцевой и Антониной Блудовой. Со временем Мария Александровна сделалась закоренелой славянофилкой и прониклась убеждением: ничто в империи не должно меняться, и тогда Россия будет спасена. Однажды она поделилась этой мыслью с императором, и тот согласно кивнул головой. Министр Валуев пишет в своем дневнике: «Императрица в разговоре со мной выразила надежду, что я не преподнесу ей сюрприз, и это в ее устах означало конституционные реформы и льготы в отношении религиозных меньшинств и староверов… Уже не впервые я замечаю то роковое, хотя и не очень заметное влияние, которое она оказывает на принятие решений: gutta cavat lapidem (лат. вода камень точит). Император нередко прислушивается к ее мнению. Из ее слов по поводу земств я заключил, что с их помощью она надеется избежать принятия конституции».

Мать семерых детей, императрица отдавала всю свою любовь старшему из них, великому князю Николаю, наследнику престола. (Первенец из восьми детей императорской четы, девочка по имени Александра, умерла в семилетнем возрасте в 1849 году.) Он походил на нее внешностью и чертами характера. Преподаватели, призванные подготовить его к роли монарха, видели в нем исключительно умного, человечного и благородного юношу, способного облагодетельствовать возглавляемую им страну. Дабы он познакомился со своим народом, Александр, помня о годах своего собственного воспитания, с восемнадцатилетнего возраста посылал его в поездки по России. Эти продолжительные путешествия, судя по всему, утомляли молодого человека. Он жаловался на недомогание, причина которого ставила врачей в тупик: одни считали, что он повредил позвоночник во время падения с лошади; по мнению других у него был ревматизм. Не придумав ничего лучшего, они порекомендовали ему пройти курс морских ванн в Шевенинге, недалеко от Гааги. И, в надежде на быстрое выздоровление, родители решили обручить его с Дагмар, принцессой датской. Но, несмотря на лекарства, купания и массаж, боли изо дня в день усиливались. Николай ходил сильно горбясь, словно старик. Ему явно требовалась перемена климата, и врачи направили его в Ниццу. Приехав туда в ноябре 1863 года, он напоминал обтянутый кожей скелет и едва мог передвигаться. Только тогда стало ясно, что у него туберкулез. Великий князь остался в Ницце для лечения. Императрица тоже прибыла в Ниццу и остановилась на вилле Бермон. С нестерпимой болью в душе она наблюдала, как прогрессирует болезнь ее сына. Когда угасла последняя надежда на выздоровление, Александр и все члены семьи сели в поезд в Санкт-Петербурге и отправились на юг Франции. Это путешествие длилось восемьдесят пять часов, что было рекордом для той эпохи. На берлинском вокзале царя приветствовал кайзер Вильгельм I. На парижском вокзале Наполеон III пожелал его сыну скорейшего выздоровления. На вокзале в Дижоне к императорскому поезду был прицеплен поезд из Копенгагена с принцессой Дагмар и ее матерью, королевой Луизой. Они прибыли в Ниццу 10 апреля (22 апреля по григорианскому календарю) 1865 года. В ночь с 11 на 12 апреля у великого князя случился приступ спинномозгового менингита. До самого последнего момента он сохранял ясность ума. Задыхаясь, он держался одной рукой за руки отца и матери, другой – за руки младшего брата Александра и своей невесты Дагмар.

Из Ниццы бренные останки «обаятельного князя» были доставлены в Вильфранш и погружены на борт фрегата «Александр Невский». (Позже в Ницце, на авеню Николая II, в память о нем будет сооружена часовня.) Траурный эскорт наряду с французской императорской гвардией составили тысяча русских моряков и батальон егерей. После прибытия в Санкт-Петербург тело усопшего выставили в Петропавловском соборе. Барон Талейран-Перигор, посол Франции в России, пишет своему министру, Друину де Люи: «Императрица в сопровождении императора явилась во вторник поздно вечером в крепость, чтобы помолиться над телом сына. Она бросилась на открытый гроб, отбросила покрывавший лицо сына саван и принялась покрывать его лицо поцелуями. Император пытался оторвать ее от гроба, но тщетно. В течение получаса он держал ее в объятиях и заливался вместе с ней слезами». (Константин де Грюнвальд.)

Если некоторые политические события больно ударили по Александру, как по монарху, то смерть сына больно ударила по нему, как по человеку. И все же он должен был перенести эту утрату не как простой смертный, а как глава государства. Все еще оплакивая смерть старшего сына, он объявил новым наследником престола великого князя Александра Александровича (будущего Александра III). Тот ничем не напоминал своего покойного брата. Высокий, широкий в плечах, он был неловок и походил на крестьянина. «О нем говорили, что он добр и искренен, но его манеры оставляют желать лучшего, – пишет в своих мемуарах графиня Кляйнмихель (графиня Кляйнмихель: Воспоминания об исчезнувшем мире). Робкий и одновременно шумный, он все время с кем-нибудь боролся, что-нибудь бросал, опрокидывал столы и стулья и вообще все, что попадалось ему на пути… Константин (его дядя) называл наследника „косолапый Сашка“». Когда умер брат, ему было двадцать лет. Поскольку поначалу не предполагалось, что он будет править, должное внимание его образованию не уделялось. Оно оставило в его душе недоверие к бесполезным умственным упражнениям.

В 1866 году, год спустя после смерти Николая, родители молодого Александра решили его женить. Поскольку взаимные симпатии в династических союзах не принимались в расчет, в невесты для него была выбрана бывшая невеста его покойного брата очаровательная и непосредственная Дагмар, принцесса датская. Предназначавшаяся для одного из сыновей царя, она была отдана другому его сыну. Она выходила замуж не за человека, а за страну. Несмотря на все ее усилия, ей не удалось приобщить к культуре этого примитивного мужлана, упрямого и ограниченного.