Легенда о Смерти - Анатоль ле Бра Страница 27

— Не знаю, в чем причина, — объявил он.

И наука не смогла помочь другим лошадям. Не прошло и двух недель, и пали все лошади на конюшне. Ропары были разорены. Сын впал в тоску, начал пить. В ночь под Рождество он не вернулся домой. Мать отправила нас искать его. Нашел его Кристоф Лоарер: бедняга повесился на яблоне. Непочтение к покойному отцу обернулось для него бедой.

* * *

Если кто-то из ваших близких скончается ночью, вы можете увидеть бегущие перед вами огоньки, которые, как бы вы ни старались их догнать, не становятся ближе.

* * *

Смерть ростовщика или богатого человека, жестоко относившегося к беднякам, всегда сопровождается грозой, ливнем и молниями. Они утихнут только тогда, когда покойник покинет свой дом. И редко людям, бодрствующим у ложа такого умирающего, удается с первого раза зажечь свечи у его постели.

* * *

Есть верное средство не встретить покойника на своем пути: надо проститься с ним целованием до того, как его положат в гроб.

* * *

Говорят, что в Нижнем Корнуайе, чтобы дать силу и долгую жизнь болезненным детям, их приводят молиться и проститься целованием с умершим ребенком.

Бдение у ложа умирающего

Бдение у ложа умирающего называется анн но-вей — апп noz-veil.

* * *

Есть избранные, которым дано знать заранее, когда в округе будет анн но-вей.

Мой свекор был из их числа. У него была палка из красного терновника, которую он называл «мой ночной товарищ». Это был прочный пенн-баз (посох), который закреплялся на запястье, как все пенн-базы, с помощью кожаного ремня. Когда свекор возвращался домой, он обязательно вешал свою палку на гвоздь за шкафом. Так вот, дня за два-три до того, как ему предстояло бдение у какого-нибудь умирающего в квартале, посох из красного терновника начинал раскачиваться — сначала медленно, а потом все быстрее — между стеной и шкафом, ударяя их по очереди.

Когда палка ударяла шкаф, слышалось — док. Когда она стукалась об стену, слышалось — дик. Можно было подумать, что это тикают часы или, еще точнее, колокол тихо отзванивает отходную. Это самое дик-док, дик-док иногда продолжалось полчаса. Мы холодели от страха. Но свекор говорил спокойным голосом: «Не обращайте внимания! Это просто анн но-вей приближается».

* * *

Раньше, когда человек умирал, хозяйка дома сразу же принималась мастерить траурные повязки для разговения после бдения возле кровати умирающего, в котором принимали участие родственники, друзья, соседи — хотя бы по одному человеку ото всех, кто был связан с умершим. Мне приходилось видеть, как на таких «бдениях» было человек пятьдесят, а то и больше.

Час за часом следовали «помилуй» — общие молитвы; самые уважаемые люди соперничали, кто больше знает и прочтет молитв, гимнов на бретонском языке, псалмов. Были среди них такие, которые читались по полчаса без передышки, и скороговоркой, как можно быстрее, выговаривались самые длинные и менее известные.

* * *

В округе Дуарнене бдения у ложа умирающего всегда сопровождаются едой, обычно обильной, которую подготавливают к полуночи. Есть поверье, что мертвый участвует в этой траурной трапезе, для него обязательно ставится прибор. Если он не получит такого последнего причастия, у него не станет сил в ином мире, чтобы дождаться указанного ему срока.

* * *

В округе Роспроден во время бдения, когда наступает время полуночной трапезы, людям, которые находятся у ложа умирающего, подают хлеб и мед. Считается, что запах меда особенно сладостен для души умершего. Часто можно заметить маленькую мушку, не похожую на тех, что водятся в наших краях, которая вылетает из полуоткрытого рта умершего и садится на краешек миски с медом. Люди верят, что это душа усопшего запасается пищей, прежде чем отправиться в путь к указанному ей месту. Вот почему принято оставлять миску с медом открытой на всю ночь.

* * *

Пока умерший еще не положен в гроб, нужно оставить открытым один из выходов из дома, особенно если в дверях нет маленького полукруглого отверстия — «кошачьего окошка», как оно называется, или дырочки в оконных рамах, которые бывают даже у заботливых хозяев. Иначе, говорят, душа покойного будет крутиться в жилище, пока в семье не случится еще одна смерть.

* * *

Нельзя оставлять при себе свечу, горевшую у изголовья покойного, после того как вынесли гроб. Если по случайности ее зажгут потом для какой-нибудь надобности, покойник не замедлит снова устремиться к дому. Вот почему ее полагается принести в церковь, даже если от нее остался небольшой огарок.

Бдение у ложа священника

Эту дату я помню всегда: двадцатое февраля. Я сидела у постели викария, достойного священника, умершего тем утром. Со мною было еще несколько человек — плотник Фанш Савеан и старая пряха Мари-Синтия Корфес. Покойный сидел в кресле, одетый в самое красивое свое облачение. Лицо у него было спокойное, можно сказать, улыбающееся. Мы тихонько читали молитвы, каждый про себя.

Тишина и неподвижность нагоняли сон. Опасаясь и в самом деле задремать, я предложила Фаншу и Мари-Синтии «помилуй» вместе, чтобы помочь друг другу не заснуть.

Плотник сразу согласился, а старушка-пряха, которая никогда не соглашалась с другими, предпочла сесть в сторонке, у очага, чтобы продолжить свои молитвы одной.

Савеан и я остались рядом с покойником. Я принялась за поминальные молитвы, плотник мне вторил.

Вдруг жестом руки он призвал меня замолчать и прислушаться. Я насторожилась.

— Слышите? — спросил он меня.

Я услыхала тихий, нежный звук — серебристый и легкий-легкий!.. Как дринь-динь-динь далекого колокольчика, махонького колокольчика с чистым, как стекло, звуком, звеневшего где-то в полях, за много лье отсюда. Это продолжалось несколько секунд.

А потом зазвучала чудесная музыка, казалось, она исходила от стен, пола, от мебели — со всех сторон. Ни Савеан, ни я, никогда мы не слышали такой нежной мелодии. Савеан смотрел по сторонам, стараясь понять, откуда она идет, но ничего не увидел.

Музыка прекратилась, я вернулась к прерванным молитвам, и вдруг снова раздался какой-то звук. На этот раз это было долгое монотонное жужжание. Можно было подумать, что целый пчелиный рой влетел в комнату и вьется от одной стены к другой, ища место, где зависнуть,

— Это невозможно, — проговорил Савеан, — верно, здесь где-то шмели.

Он взял одну из свечей, что горели рядом с покойным, поднял ее над головой и осветил комнату. Но сколько ни шарили мы глазами по углам и закоулкам, мы не обнаружили и тени хотя бы какой-нибудь мухи.

Между тем жужжание продолжалось, то пронзительнее, слышнее, то тише — неясное, едва различимое.