Степан Разин - Андрей Сахаров Страница 27

В конце сентября Разин решил поразмяться: засиделись казаки в городке, занежились в тепле с яицкими женками. Ествы и питья сколько хочешь, ешь-пей не ленись. Не торопились казаки в поход. Хорошо живется, и ладно. Но эта жизнь вовсе не привлекала Степана: засидятся казаки — плохая будет с ними удача, не смогут воевать.

24 сентября Разин вывел свое войско в поход против едисанских улусных людей мурзы Али. Едисанские мурзы верно служили царю, охраняли подходы к Волге, часто нападали на казацкие верховые городки. На едисанскйе улусы крепко надеялись воеводы в борьбе против Разина.

Стоял мурза Али на протоке Смансаге — то разинские люди через взятых в полон татар доподлинно разведали. Одного из них взяли вожем, и повел он казаков на протоку.

Вдруг налетели конные казаки на улусных людей. Замелькали меж кибитками и шатрами, с гиком и свистом топтали конями выскакивавших наружу татар, рубили их саблями.

Погромили казаки улус, поймали в полон улусных людей, женок и детей, взяли богатые пожитки и невредимые вернулись в городок. И снова утеха и пир, снова дуван, снова кричали казаки и все черные люди славу своему атаману…

В марте 1668 года воеводы нанесли по Яицкому городку первый удар, но не своими силами. Не успели подтянуть стрелецкие полки по зимнему бездорожью — ворчали стрельцы, не хотели мерзнуть в буранной степи. Уговорили воеводы калмыков, пообещали им богатый полон и все казацкие пожитки и тем калмыков обнадежили.

Подошел к городку Дайчин-тайша с улусными людьми Мончака-тайши числом десять тысяч человек и встал под Яицким городком, а потом осадили его со всех сторон и пошли приступом. Пробили пролом в городской стене сажени в полторы, но встали казаки в проломе, отбили все калмыцкие приступы. Смотрел Разин со стены, как скакал неподалеку от стены его старый приятель Дайчин-тайша. Сколько раз сидел он с ним в шатре, говорил посольские речи, а потом угощался его столом. Уверял его, государева посла, Дайчин-тайша в любви и приятстве. Что ж, теперь другие времена; сумела Москва удержать за собой калмыцкие улусы, не позарился тайша на его, Степана, некрепкую славу, не верил, видно, Дайчин в казацкую силу. Эх, сейчас бы еще тысчонки две-три людей, показал бы он тайше настоящую казацкую удаль заставил бы уважать казацкого атамана.

Сидели казаки в осаде, кружили калмыки вокруг городка, а потом снялись и ушли в степь, но не успели казаки вздохнуть свободно, вновь опасность нависла над городком: подходил от Астрахани воевода Яков Безобразов со стрельцами, астраханскими мурзами и всеми татарами.

Безобразову был дан строгий наказ: промысел над городком чинить, но на приступы не ходить, послать на это дело калмыков. Так и сделал Безобразов. Встал под городком, занял к нему все подступы, перерезал все пути, повел переговоры с калмыками, чтобы вернулись и вновь приступили к городку.

А тем временем Безобразов подошел под самые стены и, свято соблюдая наказ — чинить промысел во всем, «опричь приступа», попытался уговорить Разина принести свои вины великому государю.

Степан гордо ответил посланцам воеводы: «Никаких вин за собой не знаю, а шли мы на Волгу и на Яик обычным казацким путем. Что пошарпали немного торговых людей, да освободили колодников, — так это свое награбленное у нас же взяли, и людей безвинно закованных освободили — какие же здесь вины». Не задирался Степан с воеводой, посланцев его отправил восвояси, не тронув.

Степан говорил правду, не лукавил. По-разному они с Москвой смотрели на мир. Что для Москвы страх божий, грех великий, бунт и воровство, то для него святое и праведное дело. Бедных не обидел, нищих не обобрал, в кабалы никого не понудил — где же здесь вины? Уверенно говорил Разин и потому, что держал он за собой одну из лучших местных крепостей, что тянулись к нему со всей сторон простые люди, хотя и сделал-то он для них немного. Так, попугал купчишек да стрелецких начальников.

Воевода стал настаивать на своем, слал новых гонцов, ругал казаков ворами бездельными, и Степан не выдержал. Сам бог свидетель — не хотел он драться с воеводой, чинить кроворазлитье государевым людям, хотел мирно отсидеться в городке, а потом уйти за море. Но раз уж такое дело…

Первым-наперво приказал он повесить двух воеводских посланцев, которые были к нему посланы для сговору, — стрелецких голов Семена Янова и Микифора Нелюбова,

До Янова Степан давно уже добирался, много был наслышан о нем. Еще весной 1667 года погромил Янов около Астрахани казаков, которых Степан посылал на Волгу, побил многих, пометал в воду, ранил, стан их разорил и шалаши, что поставили на Кумском озере, сжег. Из двух полных стругов, по тридцать пять человек каждый, ушло лишь несколько казаков. Тогда сам великий государь отметил Семена, велел дать ему своего государева жалованья — с казенного двора сукна английского доброго. И вот теперь поквитался Степан с Яновым за товарищей за своих, за прошлые обиды.

А потом вышли казаки из города и дали Безобразову бой. Лихо налетели они на стрельцов, наделали страху. Бесславно бежал Безобразов от Яицкого городка, потеряв многих людей убитыми и ранеными. А сорок четыре человека стрельцов перебежали к Разину.

С невеселыми вестями пришел воевода в Астрахань.

Пока готовили там новую расправу над казаками, уговаривали калмыков, в Яицкий городок пришло посольство от войскового атамана Корнилы Яковлева.

Всю зиму ругала Москва Корнилу, грозила ему опалой, требовала унять казаков не силой, так уговором. И вот пришел в городок с Дона казак Леонтий Терентьев. Принес он с собой от Войска Донского к атаману Разину лист с просьбой вернуться на Дон, в родные станицы и городки, и распустить казаков, а еще подал Терентьев увещевательную грамоту от самого великого государя. Писал царь, что прощает он казакам все их вины и указывает вернуться на Дон, встать снова под руку Войскового круга.

Есаулы и сотники ждали, что вспыхнет атаман, взовьется — как посмели вновь говорить ему о винах, но, к удивлению казаков, Разин смолчал, милостиво принял Терентьева, взял грамоту, позвал гостя в горницу, просил откушать, поднес чарку — все, как в посольских обычаях. В душе ликовал Степан. Вот оно, началось настоящее житье! Видно, далеко гремит его слава, видно, крепко он засел в головах московских больших людей, если сам царь — а не какой-нибудь там Корнило или воевода Унковский начинает увещевать его и готов поладить дело миром. Главное же сейчас было выиграть время, пока откроется Яик и будет путь к морю чист.

Не торопился Разин с ответом. Лишь через несколько дней собрал он круг и пригласил туда Леонтия.

Шумел, смеялся неугомонный и своевольный казацкий круг. Но вот вошел в него атаман с есаулами и сотниками, и разом притихли казаки. Степан медленно обвел тяжелым взглядом ряды своих товарищей, потом печально покачал головой. «Опять нас, братцы, винят московские люди, а с ними и Корнило Яковлев. Вот приехал с Дона посланец с царской грамотой и грамотой Войскового круга…»

Умел говорить Степан. То вдруг поднимал речь до крика и обводил всех горящим взглядом, проникал в душу каждого казака, и трепетали они от звука его голоса, то утишал его до еле слышного шепота, то печально и раздумчиво ронял слова. Все рассказал Степан о тяжкой казацкой голутвенной доле, когда сидели они на Дону без куска хлеба, и о насильствах бояр, воевод, приказных людей над простыми людьми, и о их неуклонном решении разжиться в походе, а заодно и отомстить за старые обиды.