Игнатий Лойола - Анна Ветлугина Страница 27

В комнату на цыпочках зашёл молоденький монашек.

— Сеньор Лопес, вы проснулись? Кушать будете?

Лойола тяжело вздохнул. Ну вот. Его уже знают. Зря скрывался столько времени. Но разве это повод менять свой путь?

— Какой я тебе сеньор? У всех нас один Сеньор на небесах. Зови меня Иниго и на «ты».

— Хорошо, — смутился монашек. — Но как же всё-таки насчёт еды?

— Насчёт еды? — Иниго привстал на подушках. — Конечно. А как же человеку без еды? Кстати, какой у нас день сегодня, не пост, я надеюсь? Может, и мяса найдёте? Но лучше всего жареные каштаны.

Однако бодрость его оказалась преждевременной. Желудок, измученный духовными подвигами и ядовитой хлебной плесенью, не желал восстанавливаться. Пришлось растянуть травное лечение на целых три месяца. Всё это время местные аристократы упорно заботились о пропитании «праведника», как теперь его привыкли называть. Лойола негодовал. Требовал, чтобы принесённое ему немедленно отдавали вдовам и сиротам. Разумеется, это только увеличило его популярность и поток приношений.

Как-то настоятель поведал ему о неких «весьма уважаемых господах, желающих беседы с праведником».

— Отец настоятель! — возмутился Иниго. — Зачем вы поддерживаете все эти разговоры о моей так называемой праведности? Мало того, что это совсем не радует меня, оно ещё и не соответствует истине!

Настоятель пожал плечами:

— Вы сами создали такое впечатление о себе, сеньор Лопес.

— На «ты», отец! — простонал Иниго. — Я же просил называть меня на «ты» и по имени! А эти «уважаемые господа», можно ли внушить им, чтобы они оставили меня в покое?

Священник покачал головой:

— Навряд ли. Они ведь немало потратились на лечение. Не то чтобы они требовали благодарности, но мне понятно их желание поговорить с таким... гм... необычным человеком.

— Хорошо, — сказал Лойола, — на необычного человека я, пожалуй, соглашусь. Пусть приходят. Но скажите им: я готов беседовать только в том случае, если они, зайдя в комнату, трижды обойдут вокруг моей кровати с криками: «Грешник! Грешник!»

А сам подумал: «Вот и посмотрим, насколько сильно их желание общаться с праведниками!»

К моменту их прихода Иниго уже достаточно окреп, чтобы не проводить весь день в постели, но специально улёгся, не желая менять договорённость. Он слышал, как «уважаемые господа» нерешительно топчутся у входа в комнату, о чём-то прося настоятеля. Тот отвечал мягко, но, судя по всему, непреклонно.

— Я не знаю, какого он мнения о себе, — донеслось из-за двери, — но если вы не исполните его просьбу, беседа вряд ли состоится.

— Ну давайте уже! — пробормотал Лойола. — Сколько можно тянуть!

Приняв скорбный вид, он откинулся на подушки. Ему было неловко. Эти люди стараются делать добро, интересуются чем-то помимо сплетен. Придётся сильно озадачить их, может быть, даже расстроить.

«Уважаемые» нерешительно толкались на пороге.

— В Манресе и окрестностях идёт молва о вашей праведности, — начал один.

— Отец настоятель! — позвал Иниго. — Помогите мне встать. Я должен покинуть эту комнату. Договор не соблюдён.

Они растерянно озирались на священника. Тот развёл руками. «Я вас предупреждал», — читалось в его взгляде. Манресские аристократы затравленно переглянулись и невнятно вразнобой забормотали: «Грешник, грешник».

— Что же вы так плохо стараетесь? — огорчился Лойола. — Совсем не хотите помочь человеку спастись. Ну-ка, громче! Решительней!

Они возвысили голоса, но как-то не слишком убедительно.

Иниго пожал плечами.

— В ваших поступках нету логики. Судя по вашим словам, вы питаете ко мне немалое уважение. Пришли сюда, оставив свои дела, не побоявшись натрудить ноги... И в то же время не хотите исполнить всего одну мою небольшую просьбу? К тому же вы уже обещали выполнить её, да не кому-нибудь, а настоятелю монастыря! Совесть у вас, видать, не приживается!

Аристократам стало стыдно, и они трижды обошли вокруг кровати с громкими криками: «Грешник!»

— Спасибо! — искренне поблагодарил Иниго. — Вы очень помогли мне. Дай вам Бог всего самого доброго!

Они не уходили. Лойола поинтересовался у настоятеля:

— Отец, вы не знаете, что ещё нужно этим людям?

— Они просили о беседе.

Иниго удивлённо вскинул брови:

— О беседе с грешником? О чём тут можно беседовать?

Настоятель молчал.

— Сеньор Лопес, — почтительно начал один из пришедших, — мне и моим друзьям очень интересно узнать, как вам удалось так сильно измениться. Мы слышали, у вас была блестящая судьба...

— Интересно? — повторил он вдруг охрипшим голосом. — Вам интересно покопаться в чужой душе, вместо того чтобы очищать свою? Я вас понимаю. Копаться в своей душе совсем не интересно. Это — отвратительно и больно. Гораздо легче пожертвовать денег на праведника. Сразу сам чувствуешь себя почти праведником. Хотя вы всё-таки лучше других. Вы хотя бы думаете о душе. Вот и думайте дальше. Ступайте. С Богом!

Растерянные, они покинули комнату. Настоятель пошёл проводить их. Когда через несколько минут он вернулся — Иниго сидел на подоконнике, постукивая по раме кончиком посоха.

— Смело вы с ними, — заметил настоятель.

— «Ты». «Ты с ними», — машинально поправил Лойола.

Они помолчали.

— Всё-таки вам... тебе, Иниго, легче свободно разговаривать, твой род древний и уважаемый...

— Быть служителем церкви не менее почётно, особенно — настоятелем монастыря.

— У нас в Испании пока так и есть, — согласился настоятель, — а вот в Германии люди перестали уважать церковь. Говорят, священников там грабят и убивают.

Иниго от изумления чуть не свалился с подоконника.

— Вы это серьёзно, отец?

— К сожалению — да.

— Какие-то разбойники?

— Да нет, обычные люди. Крестьяне, торговцы, солдаты. Один наш брат-доминиканец служил где-то в Саксонии. Еле спасся, когда начали громить храм.

— Может, спьяну? Не понимаю, как это возможно в трезвом уме. Они разве не верят в Бога?

— Верят. Но якобы церковь только мешает их вере.

— Удивительные вещи вы говорите! — Иниго встал и поднял взгляд к потолку, будто надеясь прочесть там нечто важное. Прямо перед его носом сбежал по ниточке юркий паучок. Покачался и снова втянулся наверх.

— Я, кажется, понял, — сказал Иниго. — Они хотят свободы, как малые дети, которые рвутся гулять в лес. Помилуй их, Господи!

Он возбуждённо ходил по комнате, хромая и стуча посохом.

— Хорошо было бы попасть в Германию, но я пока не имею права. Меня ждёт Святая земля. И если вначале я не знал, чем мне там заниматься — созерцанием или проповедью, то теперь знаю точно: мой путь — действие. Буду обращать неверных. Покину ваш приют прямо сегодня.