Смерть Запада - Патрик Бьюкенен Страница 27

Наконец, четвертым фактором, безусловно, стал Вьетнам. Поколение Вудстока не желало иметь ничего общего с войной, которая подразумевала жертвоприношение, кровопролитие, быть может, смерть. Маркузе предложил молодым интеллектуальное прикрытие трусости, оправдание нерешительности, способ уклониться от призыва, «не поступаясь принципами» и ощущая собственное превосходство над теми, кто все-таки завербовался. Истинные герои этой войны, как заявили сенатор Фуллбрайт и мэр Нью-Йорка Джон Линдсей, жили в Канаде. Это заявление услышали и распространили члены Лиги плюща — и, разумеется, не они одни.

Прежний американский истеблишмент был уничтожен вьетнамской войной — войной, которую начал либерализм и в которой он не смог победить, — и в глазах молодежи этот ниспровергнутый колосс утратил всякий авторитет. Контркультуре открылась дорога к вершинам власти; отсюда и избирательная кампания Макговерна в 1972 году. Среди наиболее рьяных энтузиастов той поры был и юный Билл Клинтон, краса и гордость поколения Вудстока…

На основании всего сказанного выше очень хочется задать вопрос глобального свойства: неужели гибель основанной на религии культуры становится неизбежной, едва общество достигает изобилия? Когда нация преодолевает тяготы детства, метания юности и мучения зрелости и начинает вести жизнь, полную неги и роскоши, неужели она неизбежно заражается «болезнью души», которая ведет к декадансу, упадку и гибели? «Америка — единственная страна, перешагнувшая от варварства к упадку, минуя цивилизованность», — обронил Оскар Уайльд42. Неужели этот парадокс соответствует истине?

Жак Барзун предполагает, что поколение шестидесятых просто-напросто пошло по стопам поколения двадцатых. Эпоха секса, выпивки и джаза трансформировалась в эпоху секса, наркотиков и рок-и-ролла. Упадок немного задержали «сторонние вмешательства» — Великая Депрессия, Мировая война и холодная война. Когда рубеж 1950-х годов был преодолен, новое поколение начало с того самого места, где остановилось поколение «ревущих двадцатых», уничтоженное рыночным кризисом 1929 года.

Однако, даже если гедонизм шестидесятых есть наследие гедонизма эпохи бутлегерства, нельзя не учитывать вот какой особенности: поколение двадцатых не питало ненависти к Америке. Немногочисленные писатели «потерянного поколения» покинули страну, однако в большинстве своем мятежники вовсе не были революционерами. В конце концов, именно они поддерживали республиканцев на пике партийного успеха, избирая Хардинга, Кулиджа и Гувера. Интеллектуалы шестидесятых разительно отличались от своих предшественников. Как писал Эрик Хоффер: «Нигде более не найти такой всепоглощающей ненависти к своей стране у образованных людей, как в Америке»43.

После падения советской империи журнал «Таймс» задался вопросом: а преуспеют ли теперь правые?44 Журнал процитировал высказывание одного консервативного политика: «Признак нашей грандиозной победы — отсутствие каких бы то ни было побудительных причин оставаться консерватором»45.

«Ничто не могло быть дальше от истины, — возразил Джеймс Купер, редактор журнала «Эмерикен Артс Куотерли». — Главной побудительной причиной для консерваторов, да и для американцев в целом… было обстоятельство, о котором упомянул президент Рейган в своей прощальной речи… Это необходимость отвоевать у левых культуру…»46

Большинство консерваторов сражалось в битвах холодной войны, а сравнительно малочисленный отряд удерживал «второй фронт» — то есть вел культурную войну. Купер умолял консерваторов продолжать эту войну и вспоминал об утраченных территориях:

«Семьдесят лет назад итальянский марксист Антонио Грамши (1891–1937) заявил, что важнейшей задачей социалистов является «захват культуры». К концу Второй Мировой войны либеральные левые завладели не только искусством, театром, литературой, музыкой и балетом, но и кинематографом, фотографией, образованием и средствами массовой информации.

Через управление культурой левые навязывают обществу свою мораль. Более того, они теперь владеют «космологическим аппаратом», через который большинство американцев вынуждено воспринимать события в мире и в стране.

Космология левых зиждется на двух аксиомах: первая — во вселенной не существует абсолютных ценностей, нет единых стандартов красоты и уродства, добра и зла; вторая — в лишенной Бога вселенной левые выступают единственным судьей человеческих деяний»47.

Консерваторы не обратили внимания на призыв Купера. Они бились против государственной поддержки здравоохранения, за NAFTA и ВТО. «Правые голосовали ногами», — заметил Сэмюэл Липмен, издатель журнала «Нью Крайтирион»48. А Купер прибавил: «Консерваторы возвратились к добыванию денег и стратегии времен холодной войны, поправили портреты «ястребов» былого на стенах своих кабинетов — и благополучно забыли о войне культур. Они рассуждали приблизительно так: когда есть деньги, какое значение имеет культура?»49

«Где кошелек человека, там и его сердце». Сердца множества правых — в борьбе за предельные ставки налогов и отмену налога на прибыль. Никто не спорит, это важное дело. Но выиграет ли человек, обретший весь мир, зато потерявший собственную страну? Неужели вопрос об увеличении ВВП на 2, 3 и 4 процента важнее того, уцелеет или нет западная цивилизация, останемся ли мы, американцы, единой нацией перед Богом и людьми? При падении рождаемости, открытости границ и триумфе антизападного мультикультурализма на повестку дня сегодня встает вопрос о выживании США как государства и о выживании западной цивилизации в целом… Слишком, слишком многие консерваторы, к сожалению, уже ушли в мир иной…

Давайте попытаемся выяснить, что сулит погребальный поход Запада — не через несколько столетий, а уже в этом веке, не только детям наших детей, а поколению, подрастающему на наших глазах.