Боэмунд Антиохийский. Рыцарь удачи - Жан Флори Страница 27

Автор «Деяний франков», разумеется, не оставил ни малейшего намека на это предложение, в корне несоответствующее его цели: представить Боэмунда верным воином Христа, который справедливо относился к Алексею, но был обманут этим вероломным императором. Он упомянул о возвращении послов Боэмунда в сопровождении императорского чиновника, но умолчал обо всем остальном, как и французские хронисты, которые либо скомпилировали его труд, либо брали его за образец.

Большинство историков сомневается также в реальности этого эпизода. По их мнению, он полностью противоречит последовательной политической линии Боэмунда, а именно, его сознательной установке на соглашение с Алексеем [232]. Однако ученые забывают о многочисленных нарушениях этой мирной политики. Фердинанд Шаландон, Генрих Хагенмейер, Луи Брейе и многие другие считают это послание поддельным из-за хронологических нестыковок. В недавнем времени Рудольф Гиестанд также счел письмо неправдоподобным, опираясь главным образом на титулы Боэмунда в тексте, воспроизведенном Альбертом Ахенским: «Боэмунд, богатейший князь Сицилии и Калабрии» [233]. Ясно, что Альберт сам восстановил текст послания, с которым не был знаком, даже если оно и существовало в письменной форме. Однако в дальнейшем повествовании Альберт присваивает Боэмунду те же титулы, но уже от своего имени [234]. Получается, что именно хронист допустил ошибку в титулатуре, а это ни в коей степени не доказывает того, что содержание письма, которое он восстановил, вымышлено.

Джонатан Шепард, со своей стороны, также отвергает версию о подлинности этого предложения, поскольку Боэмунд, по его утверждению, прекрасно осознавал, насколько сложна осада Константинополя [235]. Однако игра стоила свеч, и Боэмунд мог рассчитывать на пособничество норманнов уже в самом городе. К тому же, возможно, что он надеялся убедить с помощью Готфрида и других франкских предводителей, приближавшихся к месту назначения. Алексей Комнин прекрасно осознавал степень риска, что доказывает его политика раздельных переговоров. В другой своей превосходной статье Шепард подчеркивает, что Алексею пришлось проявить весь свой дипломатический талант, чтобы не допустить сговора латинских вождей, способных в последнем случае захватить Константинополь [236]. Угроза была вполне реальной.

Я не разделяю мнения тех, кто считает, что подобного предложения от Боэмунда не исходило, поскольку не вижу причин, которые побудили бы Альберта Ахенского выдумать этот эпизод. Зато причины, заставившие умолчать о нем норманнского Анонима, ясны. Заметим, что Ордерик Виталий, повторивший, однако, Бальдерика Бургейльского (который и сам опирался на «Деяния франков»), упоминает и об этом посольстве, и о предложении совместного нападения. Обо всем этом он узнал из источников, которые нам неизвестны. Это дополнительное указание на вероятное существование послания недавно было принято Томасом Эсбриджем, который в своих выводах основывается на сведениях Альберта Ахенского и Анны Комниной [237].

Историки, отрицающие реальность эпизода с посланием к Готфриду, как мне кажется, умаляют дипломатическое мастерство Боэмунда, отказывая ему в общем политическом видении. Последний мог надеяться, что союз с армией Готфрида мог бы позволить ему — или по крайней мере Боэмунд мог на это надеяться — захватить то, что он упустил десятью годами ранее. Став хозяином империи, Боэмунд способствовал бы успеху священной войны, и ему не пришлось бы при этом вверять свою судьбу доброй воле императора и греческой армии, к которым он не питал ни малейшего доверия. Кроме вопроса о датах и расхождениях с рассказом Анны Комниной ничто не позволяет нам отбросить этот эпизод, который, на мой взгляд, напротив, целиком и полностью соответствует политической стратегии Боэмунда.

Поскольку из-за отказа Готфрида затея с нападением на империю сорвалась, Боэмунд направил свои силы на то, чтобы успокоить Алексея, разыгрывая карту дружеского сотрудничества [238]. В данном вопросе я полностью согласен с точкой зрения Джонатана Шепарда — с той лишь разницей, что произошло это лишь после того, как Боэмунд узнал об отказе Готфрида. С того момента он столь явно стал демонстрировать свою «грекофилию», что она удивляла и приводила в негодование его приближенных — Танкреда, автора «Деяний франков» и многих других, если верить Раулю Канскому. Так произошло — и явно не случайно, — что посланцы вернулись к Боэмунду около 20 февраля, как раз в то самое время, когда имел место серьезный инцидент, который мог закончиться столкновением войск Боэмунда и Алексея и разрывом «мира». Однако Боэмунд повел себя в высшей степени благородно, что сильно отличалось от его прежних жестоких действий.

Упомянутый инцидент произошел 18 февраля 1097 года. Норманнский Аноним, один из немногих, кто упомянул об этом эпизоде, воспользовался им, чтобы подчеркнуть невероятное великодушие Боэмунда. В то время как последние отряды его войска еще переправлялись через реку Вардар, на них напала «императорская армия», как пишет Аноним. Речь, безусловно, идет о боевых отрядах, посланных Алексеем для того, чтобы «окружить» прибывших, не дав им разбрестись по окрестным землям, «проводить» их и навести на них страх своим появлением… с риском раззадорить их, как уже не раз происходило.

Нам неизвестно, каковы были причины этого происшествия. По словам Анонима и Рауля Канского, подробно рассказавшего о подвигах Танкреда, последний, узнав о нападении, поспешно вернулся назад и, бросившись в реку с войском в 2000 человек, обратил нападавших в бегство. Взяв в плен многих из них, он привел их к Боэмунду. Тот отнесся к ним доброжелательно, удивляясь лишь их враждебному к нему отношению: «Почему вы, негодные, убиваете народ Христов и мой? У меня нет никакой распри с вашим императором» [239]. Узнав, что они действовали по категорическому приказу басилевса, благородный и великодушный предводитель отпустил их восвояси «безнаказанно». Поразительно и непостижимо…