Мгновенная смерть - Альваро Энриге Страница 27
Мгновенная смерть - Альваро Энриге читать онлайн бесплатно
Когда она проснулась утром, мужа не циновке уже не было. Он отправился будить своих людей, чтобы следовали за ним на безопасном расстоянии. «Думаю, мы должны выступить все вместе, верхом, и сразу на Такубскую дорогу, чтоб убраться отсюда, — сказал солдат Эрнандо, которому, чтобы не путать с капитаном, дали прозвище по названию его селения — Персона, — пешими нас порешат». Во взгляде Эрнандо де Персоны читалась тревога. «Никто нас не тронет, если я буду с Гуатемусом, — возразил Кортес, — он фаворит Мотекусомы». — «Откуда ты знаешь?» — «Это все знают». Солдаты недоверчиво переглянулись.
К тому времени как явился будущий император, Малинче засыпала Кортеса сведениями о нем: впервые выступил во главе войска в свои шестнадцать, с тех пор не проиграл ни одной битвы, за пять лет в военной школе ни разу ни с кем словом не обмолвился, не ест оленину, рыбу и птицу, но во время празднеств поедает сырое мясо жертв. Она даже разрумянилась, перечисляя его добродетели. «Прям слиток золота», — пробурчал Кортес, обшаривая сундук в поисках костюма без дырок — или с дырками, которые можно было бы замаскировать нагрудником или нарукавниками от доспехов.
И все же Куаутемок ему сразу понравился: почти мальчишка. Не напыщенный, как расфуфыренные жрецы, снующие вокруг храмов, не наряжен зверем, как прочие воины его ранга. Одет в белую рубаху, белые штаны, простой плащ. Никаких конских бубенцов в волосах — простой хвост. Без кинжала. Кортеса, как никогда, начали душить доспехи, навалилась тяжесть громоздкой испанской шпаги у пояса, но все равно он думал, что железный облик производит на мексиканцев впечатление. На самом-то деле они считали, что таскать на себе такой груз под нещадным солнцем плоскогорья может только идиот.
Они направились прямиком к пристани, прочь от стен, змеившихся вокруг священного города. «Поле же в другой стороне», — нервно заметил Кортес. Куаутемок через Малинцин объяснил, что они идут на другую площадку, гораздо меньше, в Тлателолько. Чтобы поддержать разговор и прощупать собеседника, Кортес признался, что первое поле показалось ему неудобным и широким, стены чересчур далеко отстоят друг от друга, а кольцо висит слишком высоко. «Там не играют, — ответил Куаутемок, — просто выступают перед началом игр; человеку не под силу подбросить мяч бедром на такую высоту». — «Вроде театра», — поддакнула Малинцин. Куаутемок собственноручно подтянул чинампу к берегу, чтобы удобнее было ступить на борт.
17 сентября 1599 года Караваджо закончил «Мученичество святого Матфея». Он отнес картину — водоворот чистого, бессмысленного и нераскаянного насилия — в ризницу Сан Луиджи деи Франчези и договорился, в какой день отдаст второе из трех полотен для капеллы в честь покровителя счетоводов и сборщиков налогов: двадцать восьмого числа того же месяца. Поскольку с двумя готовыми картинами капеллу можно было наконец освятить — а значит, пригласить папу, чтобы отслужил мессу и подтвердил свою беспристрастность в вечном споре Испании с Францией, — Караваджо кровью расписался в дополнительном обязательстве: на сей раз сдать работу вовремя. По завершении «Призвания апостола Матфея» ему должны были заплатить 75 скудо из 150 — целого состояния, которое обещали за всю капеллу, то есть три картины; правда, третью ждали не так скоро.
По легенде, Караваджо не спал одиннадцать ночей, пока писал «Призвание», за которое, разумеется, не успел даже взяться, когда расписывался кровью. Не спали и его натурщики, известные всякому: Сильвано Виченти, точильщик; Просперо Орcи, солдат; Онорио Баньяско, попрошайка; Америго Сардзана, подтиральщик; Игнацио Бальдементи, татуировщик. Даром что у Караваджо хватило такта написать Иисуса Назареянина с незнакомца, без скандала не обошлось, поскольку остальные участники священного действа были сплошь мелкие преступники и бездельники, целыми днями ошивавшиеся у теннисных кортов на пьяцца Навона. Дело, однако, ограничилось слухами о неистовстве французских церковников. Полотна были и впрямь замечательные, папа уже готовился освятить капеллу, а художник пока еще пользовался безусловным покровительством кардинала дель Монте и банкира Джустиниани.
Третья картина — «Святой Матфей и ангел» — заняла куда больше времени, и уж ее братия не стерпела: апостол на ней выглядит придурковатым нищим: серафиму приходится водить его рукой, чертающей строки Евангелия. Работу не приняли. Впоследствии от картин Караваджо часто отказывались из-за того, что писал он, как ему самому хотелось, а не как желали бы его патроны и прочие знатные горожане. Пришлось начинать заново, и крупных неприятностей не случилось только потому, что неугодную Церкви версию купил Джустиниани.
Картина «Святой Матфей и ангел», которая пришлась не по нраву курии и досталась банкиру, была лучшей в триптихе шедевров и стала жемчужиной коллекции Джустиниани. Сегодня ее можно увидеть лишь на черно-белой фотографии: она находилась в берлинском Музее кайзера Фридриха, попавшем в 1945 году под бомбардировку союзников.
Размеры «Призвания апостола Матфея» — 322 на 340 сантиметров. Этому почти квадратному полотнищу, как и «Мученичеству…», и «Святому Матфею и ангелу», вообще-то, полагалось быть фреской, но Караваджо следовал единственному методу, — а метод требовал темного помещения, контролируемых источников света и натурщиков, готовых не позировать, а, скорее, проигрывать сцену, — и настоял на своем.
Он никоим образом не смог бы перетащить картину — считай целую стену — через площадь в одиночку, но раз уж вручение ее должно было положить начало празднествам по случаю освящения капеллы, то, надо думать, обставил дело пышно и церемонно, поскольку именно такое примитивное представление имел об учтивости — если нечто подобное учтивости хоть как-то вяжется с его неистребимыми повадками убийцы.
Представим, как на рассвете Караваджо вываливается из студии после одиннадцати бессонных ночей взаперти с семерыми буйноголовыми мужиками. Представим мешки под глазами, запах немытого тела, стиснутые зубы — как у всякого, кто едва не теряет рассудок от усталости, — и то, как нетерпеливо он, должно быть, стучится в ризницу, чтобы узнать, к какому часу доставить картину.
В «Призвании апостола Матфея» уже различимы все важнейшие элементы стиля Караваджо, и вполне вероятно, это самое смелое, что видели стены римских храмов с самого открытия Сикстинской капеллы. Караваджо знал и красноречиво процитировал работу Микеланджело: рука Иисуса Назарянина, указывающая на мытаря, в точности повторяет жест Бога, касающегося Адама на ватиканских потолках.
Как и во всех более поздних работах Караваджо на библейские темы, в «Призвании…» бóльшая часть пространства пустует. На черном фоне стен — видимо, стен студии — выделяется только одно окно, да и у того затемнены стекла. Единственный источник света находится за пределами картины: это приоткрытое слуховое окошко над головами разыгрывающих сцену. Из почти непроницаемого мрака Петр и Мессия указывают на мытаря, а тот в ответ бросает на них удивленный взгляд, сидя за столом в окружении четырех разодетых дружков, которые с греховной сосредоточенностью пересчитывают деньги. Одеяния Иисуса и ловца человеков традиционны — библейские плащи. А вот мытари сидят и одеты так, как, наверное, сидели и были одеты ростовщики в нижнем этаже дворца Джустиниани, открытом для менял и дельцов.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Комментарии