Великая испанская революция - Александр Шубин Страница 26

Из-за отсутствия офицерского состава старые военные части, оставшиеся на стороне Республики, были дезорганизованы и не могли активно действовать. Республиканская армия формировалась на ходу. Основу новой армии составила милиция — ополчение гражданских людей, которые впервые держали винтовку в руке. Английский очевидец так описывает формирование милиции в Мадриде: «Группа мужчин — членов клуба любителей домино — решает вступить в народную милицию и избирает своим начальником секретаря клуба (так как он хорошо знает всех членов клуба) и лучшего игрока в домино (так как все восхищены его талантом). Парикмахеры пригорода Мадрида тоже хотят вступить в милицию и избирают руководителем одного из парикмахеров за то, что у него есть брат в армии, а он сам награжден золотой медалью. То обстоятельство, что медаль выдана ему за стрижку, не имеет для них значения. Обе группы направляются в военное министерство и выясняют, что там все очень заняты и их не ждут. Тогда они решают отправиться на войну самостоятельно — идут в помещение политической партии или профсоюза, к которым принадлежат некоторые из них и получают винтовки, а может быть, и несколько пулеметов… Потом они садятся в какой-либо транспорт и едут на войну» ^[176].

При всей комичности этой картины, в поведении республиканцев была своя мудрость. Времени на мобилизацию и обучение не было. Если человек хорошо знает сослуживцев — он и командир. Затем «военная демократия» милиции позволяла выбрать новых командиров, которые будут в большей степени соответствовать обстановке.

Проблема республиканцев заключалась еще и в том, что «испанцы, не имея опыта мировой войны, не имеют в массах старых солдат с боевым опытом» ^[177]. Также, как отмечали советские военные специалисты, «народ здесь, несмотря на сравнительно развитую культуру, весьма беззаботен и безалаберен, большая экспансивность, но выдержки нет никакой, быстро воспламеняется, но столь же быстро поддается упадническим настроениям» ^[178]. В июле народ воспламенился…

* * *

Борьба с мятежом сопровождалась актами насилия и вандализма. Вся ненависть, накопившаяся у городских низов к старой Испании, вышла наружу. Бойцы левых движений и просто уголовные элементы убивали офицеров и священников, жгли церкви, которые были символом идеологического деспотизма предыдущих веков. По словам И. Эренбурга, «люди мстили за гнет, за оброки и требы, за злую духоту исповедален, за разбитую жизнь, за туман, века простоявший над страной. Нигде католическая церковь не была такой всесильной и такой свирепой» ^[179]. Когда Эренбург сказал своему попутчику, что не нужно было сжигать церкви — в таких хороших зданиях можно было бы устроить что-нибудь полезное, например клуб, тот возмутился: «А вы знаете, сколько мы от них натерпелись? Нет уж, лучше без клуба, только бы не видеть это перед глазами!..» ^[180] По мнению свидетельницы событий М. Очоа, «это были акции протеста, потому что церкви не были в глазах людей тем, чем они должны были быть. Разочарование человека, который верил и любил, и был предан» ^[181]. Однако центральный собор Барселоны и монастырь Педраблес были сохранены, так как революционеры признали их художественную ценность.

Сразу по окончании боев в Барселоне ФАИ принялась бороться против террора с помощью таких, например, воззваний: «Если безответственные лица, которые распространяют по Барселоне террор, не остановятся, мы будем расстреливать каждого, кто будет уличен в нарушении прав людей» ^[182]. Несколько активистов НКТ были расстреляны за самоуправство. Самочинные расстрелы и убийства к августу прекратились. Зато в это время набирал силу франкистский террор. «К стенке» ставили не только сторонников социализма или анархизма, но даже и людей, известных как республиканцы. Так, мятежниками был расстрелян известный поэт Ф. Гарсиа Лорка ^[183].

Масштабы террора с двух сторон вызывают споры. По данным расследования, предпринятого франкистами после войны, республиканцы расстреляли 55–70 тысяч человек. Современные, более тщательные расследования дают цифры выше 37 тысяч, но в любом случае ниже 50 тысяч ^[184]. Наиболее вероятная цифра — несколько более 40 тысяч человек. Подавляющее большинство (около 80 %) погибло в первые месяцы после начала мятежа. Затем страсти были охлаждены, и стала работать республиканская юстиция, гораздо осторожнее применявшая «высшую меру».

Пленные франкисты и активисты правых партий (особенно Фаланги), содержались в лагерях и тюрьмах. Условия содержания были лучше, чем у франкистов. Республика наказывала за расстрелы заключенных, предпринимала систематические меры к облегчению их участи (мы еще вернемся к теме республиканской пенитенциарной системы). У франкистов расстрелы заключенных были обычной практикой на протяжении всей войны. Вот одно из свидетельств советских специалистов, побывавших в плену у франкистов: «Он видел пленных испанцев. Но не летчиков. С ними очень плохо обращались и большинство из них расстреляли» ^[185]. Для сравнения — свидетельство о положении пленных у республиканцев, возмутившее советских специалистов уже по противоположной причине: «Обычно захваченных фашистских пленных мы сдавали в общевойсковой штаб, откуда их часто после небольших допросов отпускали свободно ходить по расположению наших частей» ^[186]. Это — другая крайность. И, хотя республиканцы, как правило, держали пленных под замком, факт характерный. Положение пленных в Республике было все-таки существенно гуманнее.

По современным испанским оценкам, «количество жертв террора, убитых или казненных мятежниками и судами нового государства сразу после окончания войны, приближается к 140 000» ^[187].