История христианской церкви. Том 2. Доникейское христианство. 100-325 г. по Р. Х. - Филипп Шафф Страница 26

Этим эдиктом практически завершается период гонений в Римской империи.

В течение короткого времени Максимин, которого Евсевий называет «главным из тиранов», продолжал всяческим образом угнетать и терзать церковь на Востоке, а жестокий язычник Максенций (сын Максимиана и зять Галерия) делал то же самое в Италии.

Но юный Константин, родом с далекого Востока, уже в 306 г. стал императором Галлии, Испании и Британии. Он вырос при дворе Диоклетиана в Никомедии (как Моисей при дворе фараона) и был назначен его преемником, но бежал от интриг Галерия в Британию; там отец провозгласил его своим наследником, и армия поддержала его в этом качестве. Он пересек Альпы и под знаменем креста нанес поражение Максенцию у Мульвийского моста близ Рима; язычник–тиран вместе со своей армией ветеранов погиб в водах Тибра 27 октября 312 г. Через несколько месяцев после этого Константин встретился в Милане со своим соправителем и шурином Лицинием и издал новый эдикт о веротерпимости (313), с которым вынужден был согласиться и Максимин в Никомедии незадолго до своего самоубийства (313) ^[71]. Второй эдикт шел дальше, чем первый, 311 г.; это был решительный шаг от враждебного нейтралитета к доброжелательному нейтралитету и защите. Он готовил путь к юридическому признанию христианства как религии империи. В нем приказывалось вернуть всю конфискованную церковную собственность, Corpus Christianorum, за счет имперской казны и всем провинциальным городским властям предписывалось исполнить приказ незамедлительно и энергично, чтобы установился полный мир и императорам и их подданным была обеспечена Божья милость.

Таким было первое провозглашение великого принципа: у каждого человека есть право выбирать себе религию в соответствии с требованиями его собственной совести и искренним убеждением, без принуждения и вмешательства со стороны правительства ^[72]. Религия ничего не стоит, если она не свободна. Вера под принуждением — это вовсе не вера. К сожалению, преемники Константина начиная с Феодосия Великого (383 — 395) насаждали христианскую веру, исключая все остальные, но не только это — они насаждали также и ортодоксию, исключая любые формы разногласий, которые наказывались как преступление против государства.

Язычество сделало еще один отчаянный рывок. Лициний, поссорившись с Константином, на краткое время возобновил гонения на Востоке, но в 323 г. потерпел поражение, и Константин остался единственным правителем империи. Он открыто защищал церковь и был благосклонен к ней, но не запрещал идолопоклонство, а в целом оставался верен политике провозглашения веротерпимости до самой смерти (337). Этого было достаточно для успеха церкви, которая обладала жизненной силой и энергией, необходимой для победы; язычество же быстро приходило в упадок.

С Константина, последнего языческого и первого христианского императора, начинается новый период. Церковь восходит на трон кесарей под знаменем некогда презираемого, а теперь почитаемого и триумфального креста и придает новую силу и блеск древней Римской империи. Этот внезапный политический и общественный переворот кажется чудесным, однако это было лишь правомерное следствие интеллектуальной и моральной революции, которую христианство начиная со II века тихо и незаметно совершало в общественном мнении. Сама жестокость гонений Диоклетиана показала внутреннюю слабость язычества. Христианское меньшинство со своими идеями уже контролировало глубинное течение истории. Константин, как мудрый государственный деятель, видел знамения времени и следовал им. Девизом его политики можно считать надпись на его военных стягах, ассоциируемую с крестом: «Нос signo vinces» ^{[73] [74]}.

Какой контраст между Нероном, первым императором–гонителем, который ездил в колеснице между рядами мучеников–христиан, сжигаемых в его садах наподобие факелов, — и Константином, восседающим на Никейском соборе посреди трехсот восемнадцати епископов (некоторые из них, как ослепленный Пафнутий Исповедник, Павел из Неокесарии и аскеты из Верхнего Египта, в грубых одеждах, носили следы пыток на своих искалеченных, изуродованных телах) и дающим высшее согласие гражданской власти на постановление о вечной Божественности некогда распятого Иисуса из Назарета! Никогда, ни раньше, ни потом, мир не видел подобной революции, разве что кроме тихого духовного и нравственного преображения, совершенного самим христианством в момент его возникновения в первом и духовного пробуждения в шестнадцатом веке.