Катынский синдром в советско-польских и российско-польских отношениях - Валентина Парсаданова Страница 26

Директивы ориентировали на обход противника с флангов и заход в тыл, по возможности избегая фронтальных боев «на укрепленных позициях противника», имея в виду широкомасштабное пленение живой силы одновременно с массированным наступлением под прикрытием сильной истребительной авиации во взаимодействии с бомбардировочной, штурмовой авиацией, а также артиллерией.

Поскольку информация о взятии Варшавы оказалась ложной, директивы пока остались лежать на столе у Шапошникова. Ждал своего исполнения и приказ Берии № 00931, который определял порядок оформления арестов военнопленных, отработанный еще в августе.

В ходе советско-германских переговоров Шуленбург установил, как он доносил Риббентропу 10 сентября, что «советское правительство намеревалось воспользоваться дальнейшим продвижением германских войск и заявить, что Польша разваливается на куски и вследствие этого Советский Союз должен прийти на помощь украинцам и белорусам, которым „угрожает“ Германия». 14 сентября он вновь подтверждал, что «для политической мотивировки советской акции падение Польши и переход под опеку меньшинств были бы вопросом самого большого значения». Красная Армия достигла стадии готовности раньше, чем предполагалось, но не начнет наступления ранее, чем будет взята столица Польши — Варшава ^{16}.

Риббентроп на следующий день передал Шуленбургу точку зрения правительства: Варшава падет через пару дней; СССР должен освободить Германию от ликвидации польской армии на всем протяжении до советских границ, иначе в советской «сфере интересов» может возникнуть «политический вакуум»; для координации военных операций предлагается встреча делегаций сторон в Белостоке. Посол детально представил аргументацию этой позиции Молотову, подчеркнув, что рейх не собирается разворачивать в советской сфере, восточнее линии Нарев—Буг—Висла—Сан, политической или административной деятельности и «здесь может возникнуть новое государство». Он стимулировал также опубликование общего коммюнике, скорейшее введение войск, точное указание дня и часа начала военных действий, но категорически возражал против формулы защиты белорусского и украинского населения от угрозы со стороны Германии, использование которой Молотов обосновывал необходимостью соответствующей подготовки советского общественного мнения.

Этот обмен мнениями имел место 16 сентября. К тому времени немецкие войска заняли половину польской территории, выйдя на линию Белосток—Буг—Львов. Было очевидно, что Великобритания и Франция воздерживаются от вооруженной помощи Польше, правительство которой и золотой запас следовали вместе с дипломатическим корпусом в направлении румынской границы. Соглашение о переходе его в Румынию было достигнуто.

Было заключено и вступило в силу перемирие СССР с Японией. Ситуация располагала к принятию быстрого решения.

Варшава еще сопротивлялась, хотя в ночь на 7 сентября начальник отдела пропаганды главного командования Войска Польского полковник Р. Умястовский призвал по радио всех способных встать под ружье мужчин оставить город и направиться на восток, где они получат оружие и будут приняты на довольствие в армейские части. Тем не менее Варшава оборонялась до 28 сентября. Но ее судьба в глазах Сталина была предрешена. Значимее становилась немецкая угроза фактического нарушения договоренностей и создания украинского, а может быть, и белорусского государства в советской «сфере интересов». Не был еще закрыт и вопрос о сохранении независимого польского государства в той или иной форме и о границах этого государства, который, согласно секретному дополнительному протоколу, должен был быть «окончательно выяснен только в течение дальнейшего политического развития».

Советская печать уже получила сигнал к подготовке общественного мнения страны. На страницах центральных органов была опубликована серия статей: 14 сентября «Правда» объясняла населению «внутренние причины поражения Польши в войне», с упором на ее многонациональный состав и «эксплуататорский» строй, а «Известия» акцентировали внимание на нарушениях польскими самолетами советских границ.

Вечером 16 сентября Молотов после совещания со Сталиным и Ворошиловым вновь пригласил Шуленбурга и сообщил ему, что Красная Армия выступит в поход 17-го или 18-го. К тому времени, с 16 часов, в частях уже начали читать приказ о выступлении Красной Армии в «освободительный поход», проводя по этому поводу митинги и собрания. Через несколько часов, в 2.00 17 сентября, Сталин, Молотов и Ворошилов еще раз пригласили Шуленбурга, и он был проинформирован, что в 6.00 Красная Армия перейдет польскую границу по всей ее длине.

В 3.00 в Наркоминдел был приглашен посол В. Гжибовский. Ему была зачитана нота, в которой утверждалось: «...Польско-германская война выявила внутреннюю несостоятельность Польского государства. [...] Варшава как столица Польши не существует больше. Польское правительство распалось и не проявляет признаков жизни. Это значит, что Польское государство и его правительство фактически перестали существовать. Тем самым прекратили свое действие договоры, заключенные между СССР и Польшей». Советское правительство заявляло, что, «будучи доселе нейтральным», оно не может теперь нейтрально относиться к возможной угрозе для страны и беззащитности украинского и белорусского населения, проживающего на территории Польши, почему и отдало приказ перейти ее границу и взять под защиту его жизнь и имущество. Одновременно оно «намерено принять все меры к тому, чтобы вызволить польский народ из злополучной войны, куда он был ввергнут его неразумными руководителями, и дать ему возможность зажить мирной жизнью» ^{17}.

Польский посол отказался принять ноту и решительно опротестовал как оценку состояния польского государства, так и его военную ситуацию как якобы оправданный повод для вторжения, которое является четвертым разделом Польши: «Ни один из аргументов, использованных для оправдания превращения польско-советских договоров в пустые бумажки, не выдерживает критики. По моей информации, глава государства и правительство находятся на польской территории [...]. Суверенность государства существует, пока солдаты регулярной армии сражаются [...]. То, что нота говорит о положении меньшинств, является бессмыслицей. Все меньшинства доказывают действием свою полную солидарность с Польшей в борьбе с германщиной. Вы многократно в наших беседах говорили о славянской солидарности. В настоящий момент не только украинцы и белорусы сражаются рядом с нами против немцев, но и чешские и словацкие легионы. Куда же делась ваша славянская солидарность? [...] Наполеон вошел в Москву, но, пока существовали армии Кутузова, считалось, что Россия также существует» ^{18}.

Информация посла была точной, юридическая трактовка ноты — безупречной. Советский Союз, участвуя в уничтожении Польского государства по воле сталинского руководства, грубо нарушал международное право — два двусторонних договора (Рижский мир и пакт о ненападении от 1932 г., пролонгированный до 31 декабря 1945 г.) и ряд многосторонних договоров, а также двусторонние торговые соглашения. Нота, которая была разослана в представительства Польши и других государств, создавала лишь видимость снятия договорных обязательств в отношении этой страны и служила прикрытием участия СССР в очевидной агрессии против Польши, в попытке ликвидации Польского государства и его армии с перекладыванием вины за эти действия на их жертву. Пропагандистская машина десятилетиями сохраняла и клишировала этот ложный стереотип.