Дж. Д. Сэлинджер. Идя через рожь - Кеннет Славенски Страница 26

Девятого июня, в разгар боев в Нормандии, журнал «Стори» принял к публикации рассказ «Элейн», за который автору причитались «обычные двадцать пять долларов»'. В том же письме, где он сообщал о гонораре за «Элейн», Уит Бернетт доводил до сведения Гарольда Обера, что не станет издавать сборник рассказов Сэлинджера, предварительно озаглавленный «Молодые люди», а вместо этого лучше дождется от него большой вещи. Сэлинджеру в это время было, разумеется, не до сборников и гонораров, однако писательское самолюбие не оставляло его и теперь.

Дороти Олдинг немедленно известила Сэлинджера о том, что у Бернетта поменялись планы. Двадцать восьмого июня в только что освобожденном Шербуре он написал своему редактору очень спокойное по тону письмо. В нем говорилось, что Сэлинджеру понятно нежелание Бернетта издавать сборник, что после войны он обязательно продолжит работу над романом и, если все будет в порядке, попробует управиться за полгода.

Освободив Шербур и тем самым открыв морские ворота для массированной переброски во Францию живой силы и техники, союзные войска двинулись на юго-восток. По дорогам Нормандии поползли нескончаемые танковые и пехотные колонны.

Последней преградой на их пути с полуострова на континентальный простор встал старинный укрепленный город Сен-Ло. Взять его надо было любой ценой.

Сен-Ло окружала такая же неудобная для наступательных действий местность, на какой Сэлинджер с однополчанами оказались вскоре после десантирования. Его окрестности представляли собой поля, разделенные земляными валами с высаженными по ним лесополосами. Танкам невозможно было прорваться сквозь такой лабиринт, летчики под густым зеленым пологом зачастую не замечали своей пехоты, и та гибла под «дружественным» огнем.

Пробиваться к Сен-Ло бойцам 4-й дивизии приходилось врукопашную — отбив одно поле, оставив за собой павших и протиснувшись сквозь очередную «живую изгородь», они снова оказывались на абсолютно таком же поле, за которое вновь разгоралась схватка. Двенадцатому полку, первому вступившему в этот кошмар, под Сен-Ло пришлось даже круче, чем под Эмондвилем.

«Битва в живых изгородях», как впоследствии назвали этот эпизод Второй мировой войны, стала серьезным испытанием для боевого духа американских войск. Воодушевленные зрелищем нескончаемого потока танков и другого тяжелого вооружения, разгружаемого в порту Шербура, еще больше поверившие в победу после ковровой бомбардировки, которой союзная авиация подвергла Сен-Ло и его окрестности, они внезапно оказались участниками средневекового побоища. Когда 18 июля Сен-Ло был наконец взят, от города не осталось камня на камне.

Следующие две недели 12-й полк наступал в южном направлении. В условиях наступления нормандские деревни и маленькие городки, такие как Вильдьё-ле-Пёль, Бресс и Мортен, становились важными центрами коммуникаций. Поэтому главной задачей контрразведчиков было обеспечить сохранность и работоспособность железнодорожных станций и средств связи.

Сэлинджер со своим полком находился поблизости от городка Мортен, когда там в тяжелом положении оказалась соседняя 30-я пехотная дивизия, — 7 августа немцы предприняли на занимаемом ею участке мощное контрнаступление силами трех танковых и двух пехотных дивизий. Двенадцатый полк был в экстренном порядке придан 30-й дивизии и в ее составе несколько дней отчаянно сражался, сдерживая превосходящие силы противника. Переломить ситуацию союзникам удалось лишь благодаря массированному применению авиации.

Тринадцатого августа 1944 года 12-й пехотный полк был возвращен в состав 4-й пехотной дивизии и в первых рядах наступающих войск начал продвижение на юго-восток. Первоначально американское командование не планировало ввязываться в битву за Париж — по опыту боев в Нормандии союзники знали, что немцы умеют стоять насмерть. Но для французов освобождение столицы было делом чести, и в конце концов им удалось заручиться помощью американцев.

Пятнадцатого августа в Париже началась всеобщая забастовка, го-го парижане принялись возводить баррикады и вступать в перестрелки с немецким гарнизоном, а 24 августа 12-й пехотный полк вместе со 2-й танковой дивизией Сражающейся Франции вышел на подступы к Парижу.

Гитлер отдал приказ оборонять Париж до последнего солдата, а когда силы обороняющихся будут исчерпаны, стереть город с лица Земли. Но военный комендант Парижа генерал Дитрих фон Холтитц ослушался фюрера и не стал оказывать сопротивления. В полдень 25 августа 1944-го он сдал город французам и капитулировал вместе с семнадцатитысячным немецким гарнизоном.

Сэлинджер вошел в Париж с передовыми американскими частями. К этому моменту еще не все немецкие подразделении выполнили приказ о капитуляции, кое-где постреливали снайперы, но парижане, как показалось Сэлинджеру, почти не обращали на них внимания: праздничные толпы, запрудившие бульвары, приветствовали освободителей.

Освобождение Парижа Сэлинджер рисует в исключительно восторженных тонах. Когда он с товарищами проезжал но бульварам на джипе, празднично одетые парижанки протягивали им для поцелуя своих детей и сами тянулись обнять и расцеловать американских военных. Мужчины наперебой одаривали их бутылками вина. Такой прием отогревал души и радовал сердца солдат, прошедших через тяжелейшие бои на нормандском побережье, под Сен-Ло и Шербуром. Уже только ради него, замечает Сэлинджер, стоило затевать высадку и Нормандии.

Перед 12-м пехотным полком была поставлена задача подавить последние очаги сопротивления в юго-восточном секторе города. Военные контрразведчики тем временем занялись выявлением затаившихся коллаборационистов. Как вспоминает Джон Кинан, сослуживец Сэлинджера по Корпусу военной контрразведки и ближайший его фронтовой друг, они вдвоем арестовали француза, сотрудничавшего с нацистами, по окружившая их толпа решила устроить самосуд. Парижане силой отбили арестованного у Кинана с Сэлинджером, которые не рискнули применить оружие и лишь молча наблюдали, как его забивают до смерти. Но даже этот страшный эпизод не омрачил Сэлинджеру парижских дней, которые он потом вспоминал как самые яркие в жизни. А его странно спокойное отношение к убийству человека, за жизнь которого он должен был бы отвечать, говорит лишь о том, что слишком много смертей он повидал за лето 1944 года.

В Париже Сэлинджер провел всего несколько дней, но они стали для него счастливейшими за всю войну. Впечатлениями от этих дней он поделился с Уитом Бернеттом в письме, написанном 9 сентября, — самом восторженном из писем, когда-либо вышедших из-под его пера.

Недолгое пребывание в Париже ознаменовалось для Сэлинджера не только сопричастностью к союзнической победе, но и его собственной, личной победой — знакомством с Хемингуэем. Писатель в то время был военным корреспондентом журнала «Кольере» и, по его собственным словам, умудрился проникнуть в Париж, когда тот был еще занят немецкими войсками.

Узнав, что Хемингуэй в Париже, Сэлинджер быстро сообразил, где его искать. Они с Джоном Кинаном погрузились в свой джип и направились прямиком к отелю «Ритц».

Хемингуэй встретил Сэлинджера радушно, как старого приятеля. Он сказал, что читал рассказы Сэлинджера, а самого его узнал с первого взгляда — по портрету в журнале «Эсквайр». Когда Хемингуэй спросил, нет ли у него с собой чего-нибудь новенького, Сэлинджер протянул ему июльский номер «Сатердей ивнинг пост» с рассказом «День перед прощанием». Хемингуэй тут же рассказ прочитал, и он ему очень понравился. Потом они заказали себе выпить и поговорили о литературе. Для Сэлинджера, стосковавшегося по таким разговорам, эта беседа была как бальзам на душу. А еще его порадовало, что, вопреки опасениям, Хемингуэй вовсе не держал себя высокомерным, надутым мачо. В целом он нашел Хемингуэя человеком простым и обаятельным, «очень симпатичным парнем».