Повесть о моей жизни - Федор Кудрявцев Страница 26

Мой конвоир повел меня куда-то в сторону от нашей улицы. Я был совершенно спокоен, но я был романтик, и мне поскорее хотелось узнать, что меня ожидает.

— Куда вы меня ведете? — спросил я своего провожатого, который был раза в два старше меня и имел совсем не злое, простое лицо трудового человека.

— Ах, это совсем недалеко и тебя там долго не продержат. Тебя там проверит комиссия и отпустят, — ответил он, ничего не объяснив.

— Что же вы не позволили мне пообедать, ведь я голоден, — упрекнул я его.

— Я сказал, что тебя там накормят, чего тебе еще? Некогда мне было ждать, — досадливо отмахнулся он от моего вопроса.

Мы подошли к стоявшему в небольшом парке четырехэтажному зданию с табличкой у подъезда «КуК военный госпиталь». Часовой с винтовкой пропустил нас внутрь. Мы поднялись на второй этаж. Вошли в какое-то помещение. Там сидел дежурный офицер. Мой провожатый доложил, откуда меня привел, и сдал мой паспорт. «В палату номер…» — сказал офицер и назвал номер палаты. Мы вышли и поднялись еще на один или два этажа и пошли по длинному коридору со множеством закрытых дверей. Кругом было тихо и безлюдно. Несмотря на вывеску у подъезда, никакими лекарствами здесь не пахло, чему я подивился.

У одной двери стоял часовой в серой полевой форме, с топорщившимися в стороны, острыми длинными усами. Он был немолод. В руках у него была винтовка с примкнутым штыком. Мой провожатый велел ему впустить меня, а сам повернулся и ушел. Солдат отпер дверь и велел мне войти. Я вошел, и солдат тотчас запер за мной дверь.

Я очутился в комнате с двумя окнами. Прямо перед дверью вдоль комнаты стоял длинный дощатый стол с двумя скамьями по бокам. На скамьях сидело человек десять-двенадцать каких-то прилично одетых господ. Я молча остановился у двери. Все господа с любопытством уставились на меня и тоже долго молчали.

Я сразу сообразил, что это и есть комиссия, которая будет меня проверять.

— Кто вы такой и зачем вы здесь? — спросил по-немецки кто-то из сидевших за столом.

— Я русский, мальчик из гостиницы «Ганновер», а привели меня сюда, чтобы вы меня проверили, — ответил я, разведя руками.

— Как проверили? В чем? — изумились господа.

— Ну, я не знаю как, это ваше дело, вы комиссия, — ответил я, тоже изумясь их вопросам.

— Какая комиссия?

— Ну, та, про которую мне говорил человек с повязкой, который меня привел.

Тогда все господа дружно рассмеялись и заговорили со мной все разом по-русски.

— Никакая мы не комиссия. Мы просто русские подданные, арестованные вчера и сегодня утром по случаю начала войны с Россией.

— Значит, и я арестованный?

— Значит, и вы.

На минуту мелькнула мысль, что это австрийские сыщики, которые хотят выпытать у меня, не занимался ли я шпионажем против Австрии. Это были люди разного возраста лет от тридцати до пятидесяти. Из разговоров понял, что русских из них человек пять, остальные поляки, литовцы, евреи. Подозрительных вопросов мне никто не задавал, и я окончательно успокоился насчет их.

Часам к трем все проголодались. Обеда нам не несли. Постучали часовому, спросили, когда будет обед. Солдат не знал, обещал позвать офицера. Пришел офицер и объяснил, что мы содержимся здесь временно и обеда для нас не готовили, а кто хочет поесть за свои деньги, тот может заказать обед из ресторана, который здесь рядом, и он, офицер, обещает вызвать оттуда человека, чтобы он принял от нас заказ. И действительно, вскоре к нам впустили служащего из ресторана с карточкой меню. Все заказали ему, кто что выбрал.

У меня в кармане не было ни геллера, поэтому я ничего не мог себе заказать и сидел в сторонке.

— А вы почему ничего не заказываете, разве вы не хотите есть? — спросил меня кто-то из компании. Смущаясь, я объяснил почему и сказал, что могу поговеть до завтра, а завтра должны же либо выпустить, либо накормить от казны.

— Что за глупости?! Выбирайте себе что-нибудь повкуснее и заказывайте, я заплачу, — решительно сказал мне этот совершенно незнакомый человек. У меня подкатил ком к горлу. «Вот она, товарищеская помощь в трудную минуту», — подумал я, стараясь запомнить этот урок на всю жизнь, заказывая обед и благодаря накормившего меня человека.

Обед нам принесли быстро и так же быстро убрали после него посуду. Мы остались сидеть и гадать о своей дальнейшей судьбе.

Один из сидевших в палате, еврей лет под пятьдесят, забыв запрет, подошел к окну, лег грудью на подоконник и стал смотреть вниз. Снизу раздался окрик часового и какие-то другие злые голоса. Еврей отскочил от окна и бросился на одну из коек, которых стояло здесь несколько штук. Волнуясь, он рассказал, что, когда он посмотрел вниз, увидевшая его публика закричала на него и некоторые показали себе на шею жестом, означающим повешение, а часовой щелкнул затвором и навел на него винтовку.

Через несколько минут в палату вошел офицер и строго спросил, кто сейчас смотрел из окна.

— Я, — дрожа, ответил виновник шума.

— Идемте со мной, — приказал офицер и увел его.

Минут через сорок наш товарищ вернулся и со стоном повалился на койку.

— Что с вами? Где вы были? — обступили все его.

— Ой, что со мной было! Они грозили мне револьвером, говорили, что меня надо расстрелять, зачем я смотрел из окна. Ой, как у меня болит сердце! — говорил он, задыхаясь и хватаясь за грудь. Потом он начал громко кричать и требовать доктора. Мы стучали в дверь и требовали, чтобы пришел офицер. Он пришел и объявил, что доктора не будет. А наш товарищ то затихал, то начинал кричать пуще прежнего. Наконец пришел офицер и увел больного с собой. Это было часов в двенадцать ночи. Больше к нам в палату он не возвращался, и мы не знали, что с ним сталось.

На другой день утром нас никто не будил. Мы проснулись сами и тихо переговаривались, лежа на койках. В палату вошли два солдата с ружьями, тот усатый и другой, незнакомый. Они начали нас считать. Вероятно, происходила смена часового у нашей двери.

— А когда же привели эту барышню? — вдруг удивленно спросил усатый, ни к кому не обращаясь.

— Какую барышню? — спросил кто-то из заключенных.

— А вот эту. — И солдат показал пальцем на меня. Я лежал, покрытый до подбородка одеялом, и солдат по моему свежему юношескому лицу принял меня за девушку.

Пересчитав нас, солдаты ушли, отказавшись отвечать на наши вопросы.

Завтрака нам никто не предлагал.

Наконец после полудня нас начали по одному куда-то вызывать, минут через двадцать — двадцать пять одного за другим. Вызванные в палату не возвращались. Пятым или шестым вызвали меня.

Солдат с ружьем привел меня в небольшую комнату, где за столом сидели три офицера. Мне задали вопросы, когда и зачем я приехал в Карлсбад, где живу, что делаю. Я ответил.