Воспоминания немецкого генерала. Танковые войска Германии во Второй мировой войне. 1939-1945 - Гейнц Гудериан Страница 26

Между тем случай, происшедший в военно-воздушных силах, заставил командование отказаться от плана Шлиффена. Офицер связи военно-воздушных сил ночью 10 января 1940 г. с важными документами летел на самолёте через бельгийскую границу, что было запрещено. Самолёт сделал вынужденную посадку на территории Бельгии. По документам, находившимся при офицере, можно было догадаться о намеченном наступлении по плану Шлиффена. Удалось ли ему уничтожить документы, было неизвестно. Во всяком случае, следовало считаться с тем, что о наступлении возможно стало известно бельгийцам, а, по-видимому, также французам и англичанам.

Кроме того, Манштейн, явившийся к Гитлеру в связи с назначением на должность командира корпуса, воспользовался случаем и изложил ему своё мнение относительно будущих операций. После этого оперативный план Манштейна стал предметом изучения. 7 февраля 1940 г. во время штабной военной игры в Кобленце я получил ясное представление о нём. На этой игре я предложил на пятый день кампании начать наступление крупными танковыми и моторизованными силами с целью прорыва обороны на р. Маас у Седана и дальнейшего развития наступления в направлении на Амьен. Начальник генерального штаба сухопутных сил Гальдер, присутствовавший на манёврах, назвал это предложение «бессмысленным». Ему казалось, что достаточно достичь Мааса бронетанковыми войсками, создать на нём предмостные укрепления, обождать подхода полевых армий и затем начать «совместное наступление», т. е. не ранее как на девятый или десятый день кампании. Я пылко возражал и подчеркнул, что речь идёт о том, чтобы сосредоточенно и внезапно использовать всю ударную силу имеющихся, в ограниченном количестве танков на одном решающем участке, расширить прорыв, а затем, усилив ударную группировку, выйти на такую глубину, чтобы не опасаться за фланги, и незамедлительно использовать возможный успех, независимо от степени продвижения армейских корпусов.

Моё мнение о значении пограничных укреплений было поддержано специалистом по фортификации при группе армий майором фон Штиота, тщательно изучившим этот вопрос. Господин фон Штиота основывался главным образом на имеющихся материалах аэрофотосъёмки, и поэтому его аргументы были неопровержимы.

14 февраля в Майене в штабе 12-й армии генерал-полковника Листа вторично в присутствии Гальдера проводилась военная игра, на которой разыгрывалось сражение за переправу через Маас.

Главный вопрос, поставленный передо мной, сводился к тому, должны ли танковые дивизии самостоятельно форсировать реку или ждать подхода пехоты; следует ли им в последнем случае принимать участие в наступлении сразу же после форсирования реки, учитывая труднопроходимый характер местности в Арденнах, севернее Мааса. Обмен мнениями протекал настолько удручающе, что генерал фон Витерсгейм, командир 14-го моторизованного армейского корпуса, который должен был следовать за моим корпусом, и я в заключение заявили, что при таких условиях мы не можем верить в осуществление этой операции. Мы заявили, что такое использование танков является неправильным и если оно будет осуществляться по приказу, то может наступить кризис доверия.

Дело ещё больше усложнилось, когда выяснилось, что генерал-полковник фон Рундштедт также не имеет ясного представления о боевых возможностях танков и выступает за осторожное решение этого вопроса. Вот теперь-то и нужен был Манштейн!

Особенно много пришлось поломать голову над вопросами руководства большим количеством бронетанковых соединений. Наконец, после долгих споров остановились на кандидатуре генерала фон Клейста, который раньше не был сторонником танковых войск.

После того как стало ясно, что моему танковому корпусу в любом случае придётся наносить удар по противнику через Арденны, я усердно занялся боевой подготовкой генералов и штабных офицеров для выполнения предстоящей задачи. В моё подчинение перешли 1, 2 и 10-я танковые дивизии, пехотный полк «Великая Германия», ряд корпусных подразделений и частей, среди которых был также один дивизион мортир. Все части, за исключением полка «Великая Германия», были мне знакомы; с одними я имел дело до войны, с другими — в военные годы, так что я безусловно верил в их боеспособность. Теперь мне представлялся случай подготовить этих людей для выполнения тяжёлого задания, в успех которого никто, собственно, не верил, кроме Гитлера, Манштейна и меня. Моральная борьба за осуществление этой идеи была очень изнурительной. Поэтому я нуждался в небольшом отдыхе, который и был мне предоставлен во второй половине марта.

Однако ещё до этого, 15 марта, в имперской канцелярии состоялась беседа командующего группой армий «А» с Гитлером. В беседе приняли участие генерал фон Клейст и я. Каждый из присутствовавших доложил свои соображения о способе выполнения поставленной задачи. Последним докладывал я. Мой план состоял в следующем: в намеченный приказом день перейти люксембургскую границу и продвигаться затем через Южную Бельгию на Седан, форсировать у Седана р. Маас, захватив на левом берегу предмостное укрепление для обеспечения переправы следующих за мной пехотных корпусов. Вкратце я объяснил, что мой корпус будет продвигаться по Люксембургу и южной Бельгии тремя колоннами, что я рассчитываю достичь бельгийских пограничных позиций уже в первый день и, если представится возможность, прорвать их, на второй день продолжать продвижение через Нешато, на третий — перейти р. Семуа у Буйона, на четвёртый — достигнуть р. Маас, на пятый день форсировать реку и к вечеру того же дня захватить предмостное укрепление. Гитлер спросил: «А что вы хотите делать далее?» Он был первым, кто вообще поставил этот решающий вопрос. Я ответил: «Если не последует приказа приостановить продвижение, я буду на следующий день продолжать наступление в западном направлении. Верховное командование должно решить, должен ли этот удар быть направлен на Амьен или Париж. Самым действенным, на мой взгляд, было бы направление через Амьен к Ла-Маншу». Гитлер кивнул головой, но ничего не сказал. Только генерал Буш, который командовал действовавшей слева от меня 16-й армией, воскликнул:

«Нет, я не верю, что вы сможете форсировать его!» Гитлер ожидал моего ответа с явным напряжением. Мой ответ был: «Вам и не нужно этого делать». На это Гитлер также ничего не сказал.

Впоследствии я так и не получил приказа, который предусматривал бы нечто большее, чем создание предмостного укрепления на р. Маас. Мною самостоятельно были составлены все решения, вплоть до подхода к Атлантическому побережью у Абвиля. Верховное командование оказывало тормозящее влияние главным образом на мои операции.

После короткого отпуска я снова принялся за подготовку этой крупной операции. Продолжительная зима сменилась мягкой, очаровательной весной. Неоднократные учебные тревоги угрожали превратиться в боевые. Прежде чем описывать события, мне кажется, уместно будет объяснить, почему я так уверенно готовился к предстоящему тяжёлому наступлению. Для этого мне придётся немного вернуться назад.

Первая мировая война после короткого периода манёвренных действий на Западном фронте застыла в позиционных сражениях. Никакое сосредоточение военных средств, достигшее громадных размеров, не в состоянии было сдвинуть фронты с места, пока в ноябре 1916 г. на стороне противника не появились «танки» и не перенесли благодаря своей броне, гусеницам и вооружению, состоявшему из пушек и пулемётов, ранее незащищённых солдат через заградительный огонь и проволочные заграждения, через рвы и воронки живыми и боеспособными на передний край обороны немцев; наступление снова было восстановлено в своих правах.