Атланты. Моя кругосветная жизнь - Александр Городницкий Страница 26

Для чего храню на антресоляхПатефон с затупленной иглоюИ пластинок довоенных пачку?Никогда я слушать их не буду.Все они, согласно этикеткам,Сделаны Апрелевским заводом.Тот завод давно уже закрылся,Но своим мне памятен названьем,Так же, как и Баковский, наверно.Я пытался как-то на досугеОживить его стальную душу,И крутил весьма усердно ручку,Чтобы завести его. Когда-тоЗаводили так автомобили.Но пружина, видимо, ослабла,А чинить никто и не берется.Впрочем мне достаточно названийПесенок на выцветших конвертах:Перечту – и снова зазвучали.Сорок пятый. Лето. Чернолучье —Пионерский лагерь возле Омска,И песчаный пляж на диком брегеИртыша. Не первая любовь,А скорее – первая влюбленность.Мне двенадцать, ей – едва за десять,И зовут, конечно же, Татьяной.Поцелуи? Боже упаси!Только разговоры или вздохи.Лето сорок пятого. А значитВ Ленинград мне скоро возвращаться,Ей же в Белоруссию. И письмаШли шесть лет из Бреста в ЛенинградИ обратно. Каждый адресатУверял другого в вечной дружбе,Что с годами перейдет, быть может…Помню, классе, кажется, в девятом,Получил в письме я фотоснимок.На крыльце сидит она. КосаЗа плечо закинута, и грудьПроступает явственно под блузкой.Бешено заколотилось сердце,И во рту внезапно пересохло.Через пару лет она и вправдуПрикатила в Питер и учитьсяПоступила в УниверситетНа истфак. Вот тут бы и расцвестьВновь эпистолярному роману!Но ее тогда я познакомилСо своим приятелем случайно.Был я первокурсник желторотый, —Он уже заканчивал второй,И носил горняцкую фуражкуС узким козырьком а-ля НахимовИ высокой бархатной тульею,Черного же бархата погоныС золоченым вензелем литымИ изящной синей окантовкой.Надевал он темные очки,И, общественной согласно мерке,Приобрел мужской изрядный опыт,Так как регулярно посещал«Мраморный» – весьма известный залТанцевальный в Кировском ДК,Где происходили то и делоГромкие разборки из-за женщинМежду горняками (общежитьеНаше было рядом – Малый, сорок)И курсантами морских училищ,Чаще с преимуществом последних,В те поры ходивших с палашами.Мой же опыт равен был нулю.В этом месте можно ставить точку,Потому что старая пластинкаС хрипотцой утесовской лукавойМне некстати вдруг напоминает:У меня есть сердце, а у сердца —Песня, – а у этой песни тайна.Тайна же достойна умолчанья, —Да и патефон ведь неисправен.

Уже на втором курсе нашу специальность «геофизические методы разведки полезных ископаемых» перевели с геолого-разведочного на специально созданный геофизический факультет. По институту поползли таинственные слухи, что геофизиков будут зачислять на «совершенно секретную» специальность по поискам урана. Никакого понятия о ней мы, конечно, не имели, кроме того, что занимается ею совсем уже секретный Средмаш – Министерство среднего машиностроения под командой «сталинского наркома» Берии. Слухи эти, однако, довольно скоро приобрели вполне реальную основу. В число записавшихся попал и я. Нас пригласили в подвальное помещение, где за обшитой металлом дверью помещалось отделение «радиоактивной разведки», завели на нас обширнейшие анкеты и через некоторое время, приобщив к «форме номер два» и взяв подписки о неразглашении государственной тайны, зачислили на специальность «РФР» – геофизические методы поисков радиоактивных полезных ископаемых. Мы, идиоты, попавшие на это «избранное» отделение, помню, еще радовались, совершенно не представляя, что нас ожидает в будущем.

Романтика секретности и государственной необходимости затуманивала наш разум. Особенно нам нравилось, что мы освобождались от обязательных для всех учебных воинских лагерей и получали офицерское звание «просто так». Здоровые и молодые, мы не задумывались всерьез о разрушительном действии радиации и на занятиях по технике безопасности беззаботно пошучивали. Тяжелое похмелье пришло гораздо позднее, уже после института, когда я узнал о безвременной смерти моих однокашников, попавших по окончании на престижную и высокооплачиваемую работу на урановые месторождения у нас и в Чехословакии. Пока же наша будущая специальность была неистощимым предметом различного рода сексуальных шуток. Мною даже была написана веселая песенка на мотив популярной тогда песни «Жил на свете золотоискатель» (слова которой, как выяснилось через много лет, принадлежат автору легендарной «Гренады» Михаилу Светлову), ставшая со временем трагикомическим гимном студентов нашей несчастной специальности: