Нью-Йорк - Эдвард Резерфорд Страница 26

А на закате моя малышка Марта умерла. Ее мать была настолько измождена, что вскоре после этого погрузилась в тревожный сон. Я же, не желая, чтобы с ней рядом оставался детский трупик, подхватил Марту и тайком снес во двор. И Босс разрешил мне положить ее до поры на конюшню, а ночью мне, видно, следует ее похоронить.

Когда я вернулся, Наоми пыталась сесть и все искала Марту.

– Где она? – спросила Наоми.

– Внизу прохладнее, – ответил я, не будучи в силах сей же час открыть ей правду. – Пусть полежит там.

Но в этот миг в окне послышались рыдания мисс Клары. Значит, ей сообщили.

– Она ведь мертва? – говорит Наоми. – Моя крошка Марта мертва.

Не знаю, что на меня нашло, но я не сумел ответить. И тогда Наоми опрокинулась на постель и закрыла глаза.

Позднее той же ночью лихорадка одолела ее не на шутку. Она тряслась и вся пылала.

– Я умираю, Квош, – проговорила она. – Нынче же и умру.

– Держись, сколько можешь, – ответил я. – Ты нужна нам, Гудзону и мне.

– Знаю, – сказала она.

Наутро пошел дождь. Всего лишь неспешный, ровный дождь. Я сидел с Наоми и не имел никакого понятия о том, что творилось в мире. Но днем во двор пришел Босс и спросил о Наоми.

– Ты слышал новости? – осведомился он потом. – Сегодня казнили беднягу Лейслера.

– Сожалею, Босс, – сказал я.

– Госпожа очень переживает. Ему уготовили смерть изменника.

Я знал, что это значит. Сперва тебя вешают, но ненадолго, чтобы не убить сразу. Потом выпускают кишки и отрубают голову. Трудно было представить, что такая штука могла случиться с джентльменом вроде мингера Лейслера.

– Он был изменником не больше, чем я, – произнес Босс. – Люди растаскивают его платье по клочкам, как святыню. Они называют его мучеником, – вздохнул он. – Между прочим, Гудзону, по-моему, сегодня лучше заночевать на кухне.

– Да, Босс, – сказал я.

Ночью дождь продолжился. Я надеялся, что прохлада поможет Наоми, но нет. К середине ночи ее охватил такой жар, что она металась и кричала. Потом успокоилась. Ее глаза были закрыты, и я не мог судить, становилось ли ей лучше, или же она проигрывала бой. К рассвету я осознал, что дождь перестал. Наоми дышала мелко и выглядела очень слабой. Затем она открыла глаза.

– Где Гудзон? – спросила она.

– С ним все хорошо.

– Хочу на него взглянуть, – прошептала она.

– Тебе нельзя, – сказал я.

Она, похоже, погрузилась после этого в забытье. Когда рассвело, я встал и ненадолго вышел, чтобы вдохнуть свежего воздуха и посмотреть на небо. Оно было чистым. На востоке сияла утренняя звезда.

Вернувшись, я обнаружил, что Наоми скончалась.

В дни после похорон Босс с Госпожой были очень добры ко мне. Босс постарался загрузить делами и меня, и Гудзона. Он правильно поступил. Что касается Госпожи, то говорила она мало, но было ясно, что она крайне потрясена казнью мингера Лейслера.

Однажды, когда я работал во дворе, Госпожа подошла и встала рядом. У нее был печальный вид. Чуть выждав, она спросила:

– Вам хорошо жилось с Наоми?

И я сказал, что да, хорошо.

– И вы не ругались?

– Сло́ва друг другу поперек не сказали, – ответил я.

Она помолчала какое-то время, потом сказала:

– Жестокие слова – ужасная вещь, Квош. Порой ты о них сожалеешь. Но слово не воробей, вылетит – не поймаешь.

Я не знал, что на это сказать, вот и продолжил работать. Постояв еще немного, она кивнула своим мыслям и ушла в дом.

В том же году Госпожа взяла взамен Наоми новую рабыню, – по мне, так ей вздумалось, будто мы можем сойтись. Та была неплохой женщиной, но ладили мы с ней хуже, и, правду сказать, я сомневался, что кто-нибудь сможет заменить Наоми.

Юный Гудзон был мне великим утешением. Мы остались вдвоем и много времени проводили вместе. Он был красивый мальчик и хороший сын. Он никогда не уставал от реки. Упросил матросов научить его вязать узлы. По-моему, он умел завязать веревку всеми мыслимыми способами. Умел даже делать узоры! Я научил его всему, чему мог, и сказал, что когда-нибудь, если Босс снизойдет, мы станем вольными. Но я говорил об этом мало, так как не хотел поселить в нем ни лишних надежд, ни мучительного разочарования из-за моей неспособности добиться свободы быстрее. Я всегда радовался, если он шел рядом. Часто, беседуя с ним на ходу, я клал руку ему на плечо, а когда он подрос, то тоже иногда тянулся и клал свою на мое.

Правда, для Госпожи это были трудные времена. Она еще оставалась красивой женщиной. Ее соломенные волосы поседели, но лицо изменилось меньше. Однако на нем в те нелегкие годы появились морщины, и в минуты печали она выглядела старухой. Ничто ее не устраивало, все было не по ней. И это потому, что, хотя большинство горожан по-прежнему говорили по-голландски, английских законов с каждым годом становилось все больше.

Потом англичанам захотелось господства своего вероисповедания – они называли его англиканством. А губернатор заявил, что не важно, в какую ты ходишь церковь, – все равно плати англиканским священникам. Это разозлило многих, особенно Госпожу. Но некоторым пасторам до того хотелось угодить губернатору, что они не жаловались и даже предложили разделить свои церкви с англиканами, пока те не построят своих.

По крайней мере, у нее была семья. Но Босс, хотя ему перевалило за шестьдесят, был постоянно занят. Поскольку война короля Вильгельма с французами все длилась, не убавлялось и приватиров – ими-то и занимались Босс с мистером Мастером. Иногда Босс отправлялся за шкурками вверх по реке. Однажды он отбыл с мистером Мастером в Виргинию, что дальше по побережью.

Госпожа часто навещала внуков в доме Яна, находившемся неподалеку. И с Кларой ей тоже было легче. Но Клары часто не бывало дома, и мне сдается, что Госпожа чувствовала себя одиноко.

Однажды летним днем, вскоре после того, как Босс и мистер Мастер вернулись из Виргинии, вся семья собралась на обед. Пришли и Ян с женой Лизбет, и их дочки, и мисс Клара. Прислуживали мы с Гудзоном. Все находились в приподнятом настроении. И в самом конце трапезы, когда мы только подали мадеру, мисс Клара встала и сообщила, что хочет сделать объявление.

– У меня есть добрые новости, – сказала она, обводя взглядом всю честную компанию. – Я выхожу замуж.

Госпожа пришла в крайнее удивление и спросила, за кого бы это вдруг.

– За молодого Генри Мастера, – ответила та.

Что тут скажешь – я тарелку держал, так чуть не грохнул. Что до Госпожи, то она посмотрела на мисс Клару, не веря ушам.

– Мальчишка Мастера! – вскричала она. – Он даже не голландец!

– Знаю, – отозвалась мисс Клара.