Александр I - Анри Труайя Страница 26

Александр готовится к отъезду в армию Кутузова. На всякий случай он посещает старца-прозорливца Селиванова и испрашивает его благословения. Можно ведь быть вольтерьянцем, но прислушиваться и к старческим предсказаниям. Старец заклинает его не начинать войну с «проклятым французом». «Не пришла еще пора твоя, – вещает он, – побьет тебя и твое войско». Под впечатлением этого пророчества Александр особенно истово молится в Казанском соборе.

Он уезжает из Петербурга, смущенный мыслью, что ему придется, без сомнения, вторгнуться со своими войсками в эту упрямую Пруссию, родину восхитительной королевы Луизы. Как бы избавить от огорчения эту обворожительную особу? Прибыв в Брест-Литовск, он посылает в Берлин своего любимого адъютанта князя Петра Долгорукова, поручив ему всеми возможными средствами победить уклончивость Фридриха-Вильгельма III. Если король не хочет участвовать в коалиции, то пусть по крайней мере пропустит через свои владения русские войска. До возвращения Долгорукова Александр соглашается почтить визитом родителей Чарторыйского в их поместье. Оттуда, согласно планам своего министра, он направится в Варшаву, где – почему бы и нет? – провозгласит себя королем Польши. Поляки ликуют от перспективы близкого возрождения их родины. Но Александр, хоть и подхвачен волнами патриотического воодушевления гостеприимных хозяев, в течение двух недель не дает никакого движения своему проекту. И вдруг 4 октября объявляет, что едет прямо в Берлин, минуя Варшаву и не подписывая никакого документа относительно Польши. Это крах всех надежд Чарторыйского. Он горько разочарован не только как польский патриот, но и как русский политический деятель. Кроме того, впервые царь так явно и открыто выказал пренебрежение своему министру. Скрытный характер Александра толкает его на подобного рода двойственность: как будто бы благосклонно выслушивая мнения своих советников, он затем неожиданно, обманывая ожидания тех, кто верил ему, принимает решение, которое, казалось, ничто не предвещало.

Крушение всех расчетов Чарторыйского радует приверженный традициям русский клан, к которому принадлежит и Петр Долгоруков. Ему, посланцу Александра к прусскому королю, улыбнулась удача. Когда он защищал русское дело в Берлине, Наполеон просто-напросто захватил территорию средней Германии. Взбешенный Фридрих-Вильгельм III немедленно открывает русским войскам свои границы. Точно камень свалился с души Александра. По приглашению Фирдриха-Вильгельма III он спешит в Берлин, чтобы вместе с королем обсудить, как дать отпор врагу. Тем хуже для поляков и Чарторыйского, думает Александр, а ему нужен союз с Пруссией, которая в случае необходимости выставит армию в 150 тысяч человек. 25 октября в Берлине его ждет великолепный прием. Луиза появляется во всем блеске своей красоты, с бриллиантовой диадемой на голове. Под растроганными взглядами молодой женщины оба государя наперебой клеймят позором Францию. 3 ноября 1805 года в Потсдаме они подписывают договор, по которому Пруссия, без уточнения условий, присоединяется к коалиции. Ей обещано, что Ганновер перейдет к ней после победы. Дабы скрепить столь доброе согласие, Александр, всегда склонный к театральным жестам, выражает желание поклониться праху Фридриха Великого.

Темной ночью Александр, Фридрих-Вильгельм III и Луиза направляются через пустынный двор Потсдамского замка в гарнизонную церковь. При свете дымящих факелов ровно в полночь они втроем спускаются в подземелье. Закутанная в черный плащ королева смертельно бледна. В сыром и мрачном склепе Александр подходит к гробнице, где покоится прах великого полководца, которым восхищались его дед Петр III, его отец Павел I и его бабушка Екатерина II, и благоговейно прикасается губами к холодному камню. Обратившись душой к почившему, он просит его вдохновить их на борьбу с Наполеоном. Потом, взявшись за руки, трое друзей клянутся друг другу в вечной дружбе.

Тем временем Наполеон действует с обычной стремительностью и мощью: Ульм капитулирует, австрийцы разбиты под стенами Вены и отступают к Ольмюцу, где уже находятся главные силы армии Кутузова. Александр поспешно направляется к этому небольшому городку в Моравии.

Прибыв 18 ноября на место, Александр убеждается, что его присутствие отнюдь не воодушевляет войска. Солдаты нисколько не взволнованы тем, что после Петра Великого он первый русский царь, лично присутствующий на театре военных действий. Очевидец кампании 1805 года, князь Ланжерон, французский генерал на русской службе, пишет: «Я, как и другие генералы, был удивлен той холодностью и угрюмым молчанием, с которым войска встретили императора». Голодные солдаты, не имеющие ни сапог, ни теплой одежды, вынуждены грабить окрестные деревни. Дисциплина расшаталась. Между русскими и австрийцами происходят драки. Офицеры с трудом держат в руках армию, которая питается «замерзшей картошкой без соли». Но много недовольных и среди них. Император ими пренебрегает. «Он не уделяет им внимания, – продолжает Ланжерон, – редко их принимает, почти с ними не разговаривает и бережет свои милости для пяти-шести молодых фаворитов, своих адъютантов – для Ливенов, Волконских, Гагариных, Долгоруковых. Он бесцеремонно обращается со старыми генералами, облик и манеры которых сверх того высмеивают эти всем заправляющие юнцы». Воспаленное тщеславие этой блестящей военной молодежи, мечтающей отличиться, доводит ее до безрассудства. Принадлежащие к аристократическим семьям, в новых, с иголочки, мундирах с золочеными аксельбантами, перетянутые шарфами, увешанные орденами, эти царедворцы клянутся нанести Наполеону удар, от которого тот уже не оправится. Они уговаривают Его Величество лично присутствовать при военных действиях и даже принять командование армией. Напрасно Чарторыйский удерживает царя от этого шага, тот высокомерно не желает его слушать. Не прислушивается он и к разумным доводам Кутузова, который опасается сыграть на руку французам, приняв навязанное Наполеоном сражение, и предпочитает выжидать, пока подойдут подкрепления. На взгляд Александра, эта чрезмерная осторожность весьма смахивает на трусость. Русская армия в присутствии своего государя выкажет чудеса храбрости, и тот, кто сомневается в этом, сомневается в самой России. Старый генерал Кутузов, одутловатый, одноглазый, почтительно склоняется перед своим молодым властелином. Ему, человеку, пережившему три царствования, воля императора внушает религиозное благоговение. Впрочем, с прибытием Александра и его союзника, австрийского императора Франца, Кутузов – только номинально главнокомандующий. Никто с ним не считается. Однажды, осмелившись спросить у Его Величества об указаниях по передвижению войск, он слышит в ответ: «Это не ваше дело!» «Юнцы, окружающие императора, – рассказывает Ланжерон, – смеялись над Кутузовым, у него не было ни власти, ни влияния».

В качестве военного советника Александр открыто предпочитает Кутузову австрийского генерала Вейротера, человека ограниченного, самодовольного и угодливого. Этот последний своими вкрадчивыми манерами приобрел расположение молодых царских адъютантов, среди которых Петр Долгоруков – самый шумливый и самый честолюбивый. На совещаниях военного совета эти господа присягают только новому главе штаба армии, доктринеру венской военной школы.

Между тем Наполеон, разместившийся в Брюнне, полагает, что продолжение войны сопряжено с неоправданным риском. 25 ноября он посылает в Ольмюц генерала Савари с двойной миссией: передать Александру письмо, содержащее поздравления с благополучным прибытием императора к армии, и незаметно разведать намерения неприятеля и настроения как солдат, так и офицеров. В русском лагере никто не останавливает Савари у аванпостов. Его проводят в штаб-квартиру. Он передает письмо Наполеона Александру, болтает с офицерами, украдкой наблюдая за военными, и покидает лагерь, убедившись в слабости русско-австрийских боевых позиций. Французы вышучивают действия союзников. В № 30 «Бюллетеня по армии» от 3 декабря 1805 года говорится: «Савари быстро понял из бесед, которые он три дня вел с тремя десятками ветрогонов, под разными званиями окружающими императора России, что военный штаб, как и политический кабинет, руководствуется в своих решениях самонадеянностью, безрассудством и легкомыслием».