Николай Кузнецов - Теодор Гладков Страница 26

Парень явно удивился – простым городским извозчикам заезжать за решетку не полагалось. Но приказание он, разумеется, выполнил.

Между тем оба офицера и девушка уже входили в комнату охраны. Гауптман подошел к вытянувшемуся эсэсовцу и тоном человека, привыкшего чувствовать себя здесь хозяином, властно спросил:

– Пропуска для обер-лейтенанта Зиберта и фрейлен Довгер готовы?

Пропуска были в полном порядке. Единственное, чего не понял эсэсовец, почему какого-то обер-лейтенанта встречает еще у ворот адъютант рейхскомиссара гауптман фон Бабах.

Но у фон Бабаха, как всякого адъютанта большого начальства – человека влиятельного, были достаточные основания содействовать получению обер-лейтенантом Паулем Вильгельмом Зибертом и его невестой фрейлен Валентиной Довгер частной аудиенции (крайне редкая честь!) у рейхскомиссара Украины и гаулейтера Восточной Пруссии Эриха Коха.

…Знакомство гауптмана фон Бабаха и обер-лейтенанта Зиберта произошло случайно, так, по крайней мере, полагал гауптман. Причем познакомил их, офицеров, обыкновенный обер-ефрейтор. Если только можно считать обыкновенным такого обер-ефрейтора, который свободно посещал ресторан «Дойчегофф», куда вход нижним чинам был строго заказан. Это исключение объяснялось тем, что обер-ефрейтор Шмидт занимал единственную в своем роде должность дрессировщика собак для рейхскомиссара Коха. Обер-ефрейтор, служивший в специальной воинской части подполковника Шиллинга, считался отличным дрессировщиком. В «Дойчегоффе» его и приметил Кузнецов, понявший, что Шмидт может для него оказаться человеком весьма полезным.

Но о прямом, непосредственном знакомстве не могло быть и речи: офицер немецкой армии никак не мог первым подойти с этой целью к нижнему чину. Чинопочитание в вермахте носило абсолютный характер и нарушение его расценивалось как серьезный проступок. Это относилось не только к младшим, но и к старшим по званию.

Следовало искать окольных путей, и такой путь неожиданно нашелся. Дело в том, что Шмидт состоял в близких отношениях с некой довольно смазливой и весьма расторопной молодой особой по имени Ядвига. На ее содержание уходило почти целиком жалованье обер-ефрейтора и до последней марки все побочные доходы. По счастливой случайности Ядвига оказалась ближайшей соседкой по дому Каминских и почти ежедневно забегала к жене Яна Эмме по какому-нибудь пустяковому поводу или так, поболтать. Более того, довольно регулярно, по крайней мере раз в неделю, к Каминским заходил в гости и сам Шмидт. Выпивая, он жаловался Яну, что из-за пассии у него набралась куча долгов и вообще он боится, что Ядвига его бросит, лишь только он перестанет удовлетворять ее бесконечные прихоти.

Эмма, выполнявшая отдельные поручения Зиберта – Кузнецова, и познакомила его со Шмидтом и Ядвигой – в домашней обстановке у общих знакомых это было вполне естественно и, главное, допустимо. Знакомство произошло так просто, что Кузнецову даже стало обидно за время и усилия, потраченные уже на поиски подходов к Шмидту.

Николай Иванович не представлял себе еще полностью, как именно сумеет он использовать Шмидта и сумеет ли вообще, но одной из главных целей его деятельности в Ровно был Кох, и он шел к этой цели настойчиво и методично, не упуская ни крупинки информации, ни единого полезного контакта.

Слабое место Шмидта – деньги! – большого секрета не представляло, и оно было незамедлительно использовано. Зиберт несколько раз ссужал обер-ефрейтора не слишком значительными, но для того существенными суммами, почти тут же переходившими к энергичной Ядвиге, которой Эмма Каминская своевременно сообщала, что у ее кавалера завелись деньги.

Разумеется, давать деньги обер-ефрейтору просто так, из любезности, было нельзя, это вызвало бы подозрения. И Кузнецов нашел отличный предлог: он попросил дрессировщика приобрести для него и выучить щенка с хорошей родословной. Тот с радостью согласился. Получалось, что переданные ему деньги были вроде как бы авансом за будущую собаку. Обычная сделка, не более… Все внешне прилично, что и требовалось обоим ее участникам. Особенно Кузнецову.

В результате Шмидт оказался в полной зависимости от щедрот обер-лейтенанта.

Незаметно Зиберт выяснил, что профессия дрессировщика собак (несмотря на очевидные успехи в этом деле) вовсе не по душе Шмидту, она свалилась на него, так сказать, случайно, вообще же он тяготеет к постоянной спокойной службе. И тогда обер-лейтенант намекнул, что может предложить обер-ефрейтору (после войны, конечно) хорошее место в своем имении в Восточной Пруссии. Шмидт был на седьмом небе от счастья – ни о чем подобном он и мечтать не смел. «Я служил в лучших домах и умею угодить господам», – заверял он Зиберта.

Обер-ефрейтор теперь не только зависел от обер-лейтенанта в денежном отношении, он был ему бесконечно предан как будущему хозяину – после победы над Россией. При каждой встрече Шмидт считал отныне своим долгом непременно рассказать Зиберту все последние слухи и новости, циркулировавшие в рейхскомиссариате. Часто эти сведения не представляли никакой ценности, но иногда заслуживали внимания.

Шмидт смертельно боялся быть убитым партизанами, поэтому он жадно ловил каждое оброненное в его присутствии слово о «бандитах» и карательных экспедициях против них. И сообщал обо всем «своему» обер-лейтенанту. Как-то он рассказал Зиберту, что его знакомый сотрудник СД жаловался ему, что девяносто девять процентов схваченных партизан отказываются давать показания, несмотря на чудовищные истязания и посулы сохранить жизнь в обмен на информацию.

Шмидт, хотя и числился формально в части подполковника Шиллинга, но, как дрессировщик собак Коха, непосредственно подчинялся его адъютанту. Поскольку овчарки никого, кроме Коха и Шмидта, не признавали, дрессировщик всегда должен был находиться под рукой фон Бабаха. В результате между гауптманом и собаководом (они, кстати, оказались и земляками) сложились довольно своеобразные отношения, которые позволили Шмидту познакомить фон Бабаха с Зибертом – разумеется, по желанию последнего.

Фон Бабаху Зиберт понравился, хотя в глубине души, гауптман, как многие тыловики, завидовал «Железным крестам» обер-лейтенанта.

– Будь у меня ваши заслуги, – откровенно признался он как-то Зиберту, – я бы не терялся и сделал настоящую карьеру.

Зиберт в ответ только скромно улыбнулся. Он прекрасно понимал, что его боевая репутация в глазах адъютанта искупается лишь некоторой наивностью, если не простоватостью, которая проявлялась хотя бы в том, что он весьма успешно разыгрывал роль человека, вовсе не стремившегося к военной карьере.

Несмотря на принятый им покровительственный тон, фон Бабах вынужден был несколько раз занять у Зиберта деньги. Видимо, свои служебные возможности сам он использовал не очень удачно.

Подобно обер-ефрейтору Шмидту, фон Бабах оказался в конце концов перед необходимостью или вернуть долги, или как-то иначе отблагодарить своего нового друга. А для этого он располагал лишь одним достоинством – серебряными аксельбантами адъютанта Коха.