Арии - Дмитрий Колосов Страница 25

Второе поколение героев – эпоха великого передела мира, вершимого величайшими из героев. В Калидоне блистает могучий Мелеагр. Лапифы Пирифоя берут верх над кентаврами. В Афинах объявляется Тесей, который наносит смертельный удар Миносову Криту, истребляет вселюдскую шваль – полукровок-бастардов, выродившихся героев. Тесей – необычайно симпатичный герой, недаром афиняне горячо прославляли его, ставя выше всех прочих. Но будем справедливы, всех прочих затмевал Геракл, величайший герой всех времен и народов, которому впоследствии заискивающие перед нигилизирующим человеком боги припишут славу победителя титанов и гигантов.

Именно эти герои утвердили величие Ахайи-Аххиявы, восславив ее оружие в дальних землях – от Египта и Хеттии до далекой, как край света, Колхиды. Именно эти люди сделали нарицательным само слово «герой»… Время склонно менять значение слов. Мы воспринимаем слово «величие» иначе, чем ассирийцы, слово «вода» иначе, чем египтяне, «добродетель» иначе, чем потомки Ромула. Еще больше изменилось восприятие слова «герой» Кто есть герой в нашем понимании? Человек, совершивший героический поступок, скажете вы. Еще героем можно назвать человека, исполнившего трудное дело. А еще – отдавшего жизнь во имя благой цели. Не стоит забывать и о том, кто прослыл героем, достигнув не столь общественно важной, но трудно достижимой цели.

Кто есть герой по призванию и роду деятельности? Воин? Несомненно. Воин – первая и высшая эманация героя. При слове «герой» невольно всплывают в памяти триста спартанцев и моряки «Варяга», старая гвардия Наполеона и русские кавалергарды на поле Аустерлица, взвод панфиловцев и бесстрашные матросы с германских кораблей «Шарнгорст» и «Гнейзенау», отказавшиеся спустить свой флаг и вступившие в бой с целой английской эскадрой. Война предоставляет наибольшие возможности для героизма.

Помнится, меня поразила не сама история трехсот спартанцев (а правильнее сказать: спартиатов), бесспорно невероятно яркая, но мысль: почему они не покинули ущелье? Логика фермопильского противостояния просто вопияла об этом. Сначала самопожертвование было оправданным, ибо воины Леонида выигрывали время, чтобы дать возможность собраться основным силам; да и не было то самопожертвованием – имела место четко спланированная операция, защита идеальной позиции высокопрофессиональными воинами против многочисленного, но уступающего в умении врага. Блестящая операция, уже начальной фазой своей заслуживающая достойного места в военной истории!

Но вот персы задержаны, время выиграно. Эллины вправе отступить. Более того, получено известие, что враг проведал о тайной тропе, ведущей в тыл обороняющимся. Леонид приказывает прочим, находящимся под его началом отрядам начать отход, а сам вместе с тремястами спартиатами остается. Зачем?! Бессмысленное, даже пагубное с военной точки зрения решение. Триста отборных воинов способны не только причинить большой урон врагу, но и – что более важно – вырвать победу в генеральном сражении. Они нужны Элладе живыми. Но спартиаты решают иначе. Они следуют древнему принципу, запрещавшему отступать с поля боя, и остаются. А с ними добровольно идут на смерть семьсот ополченцев из крохотного городка Феспии, в мирной жизни – гончары, плотники, кузнецы. Почему? Наверно, тоже принцип. Если дозволено спартиатам, почему не дозволено нам?! Хороший принцип! Очень нецелесообразный, но очень хороший, ибо подобное порождает энтузиазм – лучшее, по справедливому замечанию Гёте, что мы имеет от истории. И воины Леонида отказываются оставить ущелье, а «ворчуны» Наполеона сложить оружие на поле у Ватерлоо. В этом величие Воина, в этом величие Героя. Оно выше величия матроса, бросающегося с гранатой под танк, и величия солдата, закрывающего собой амбразуру. Их подвиг продиктован горячкой боя, которая не отпускает, самопожертвованием, естественным – кощунственно звучит: естественное, но это так – для боя. Но вот когда не нужно ни под танк, ни на амбразуру, а нужно, напротив, отступить, сохранить силы для нового удара, но они не отступают, а дерзко принимают последнюю битву, ибо таково их представление о чести: умереть, но не отступить. И даже когда нужно сложить оружие, ибо проиграна не только битва, а вся война – великая война, растянувшаяся на два десятилетия, – и нет никакого смысла умирать, они умирают, потому что гвардия умирает, но не сдается. На то она и гвардия, чтоб в подобающий миг умереть.

Мы ценим в воине героя двоякого сорта – героя победоносного и героя жертвенного, героя, выигрывающего сражение, и героя, жертвующего собой ради грядущей победы. Воин – высшая инкарнация героя.

Но далеко не единственная. Средние века с приходом романтизма подарили новых героев – флибустьеров, корсаров, буканьеров, словом, пиратов, всегда беспринципных, но всегда отважных. Корсар, пожалуй, был второй героизированной профессией после воина. Потом в герои записали путешественников. С покорением воздуха героем считался каждый летчик, с полета Гагарина – каждый космонавт. Была героизирована работа пожарных, врачей экстренных служб, а с недавнего времени – спасателей.

Параллельно с героизацией труда наблюдается героизация развлечений. Испанцы вот уже много веков почитают героями тореадоров. К героям отнесены альпинисты, ищущие приключений на голову авантюристы, подобные Федору Конюхову, наконец, спортсмены, актеры. Оказывается, можно забивать мячи или сниматься в кино, получая при этом немалые деньги, и тоже считаться героем! Недалек тот день, когда человечество запишет в герои каждого, кто отважится сесть в самолет, пройтись по грибы в лес или мужественно отработать день на фабрике или в школе. А что, бургомистр из захаровского «Мюнхгаузена» заметил по поводу своего ежедневного хождения на работу: «В этом есть что-то героическое».

Понятие «герой» нивелировано донельзя. Если в прежние времена требовалось совершить нечто из ряда вон выходящее: одолеть смерть, как Гильгамеш, основать империю, подобно Саргону или Александру, освободить соплеменников от иноземного ига, как сделал Моисей, победить двунадесять языков, как Цезарь, или, по меньшей мере, сродни Диомеду сразиться с богами, – то для нашего героя достаточно протолкнуть в сетку шайбу или сверкнуть белозубой улыбкой на киноэкране. Протолкнул, сверкнул – и ты герой! Герой?..

Ахейцы, дети Героического века, в азартные игры не играли, хотя развлечений, в общем, тоже не чурались. И победа в состязании была атрибутом героя. Но лишь победа. В победе вся суть героя. Для ахейца времен Агамемнона и Нестора существовал один-единственный тип героя – победитель. Герой мог творить что угодно, но непременно побеждать. Право на поражение герой получал, лишь одержав харизматическую победу – такую, после которой не зазорно проиграть.

Впрочем, победа, а следовательно, и подвиг, заключалась во многих деяниях. Герой мог победить в битве, взять верх в поединке, умертвить чудовищное порождение прежних веков, основать город, совершить путешествие из разряда тех, что поражают воображение. Благородные деяния тоже приветствовались. Но герой ради победы был вправе совершать подвиги и иного рода.

Сизиф в своем героизме отметился преступлениями против людей да изощренным обманом богов. Братья Алоады пошли еще дальше, замахнувшись на саму власть Олимпа. Благородный Тесей, и тот поддался на уговоры Пирифоя и попробовал утащить из Аида дебелую красавицу Персефону. А Геракл, этот величайший из героев, – если хорошенько разобраться, он занимался исключительно истреблением, уничтожая чудовищ и бесчисленные сонмы врагов-людей, а время от времени, словно ненароком, невзначай, нечаянно, убивал своих друзей и близких; а когда его заставали, выражаясь юридическим языком, en flagran delit – на месте преступления, Геракл делал большие глаза и ссылался на не допускающую ослушания волю Зевса.