Плевицкая - Леонид Млечин Страница 25

В 1920-е годы за границей еще сохранялись общественные и государственные учреждения, оставшиеся от царского и Временного правительств. Располагали деньгами Российское общество Красного Креста и так называемое Совещание русских послов, которое образовалось 2 февраля 1921 года. Это позволяло эмигрантам как-то организоваться и жить, надеясь на возвращение в Россию.

Некоторое время существовали посольства — в тех странах, которые еще не признали советскую власть. Посольства выдавали паспорта. Но одна страна за другой признавали Советскую Россию, и эмигранты оставались без документов.

После Первой мировой войны страны-победительницы создали Лигу Наций (предшественницу ООН, но с меньшими правами и полномочиями). Штаб-квартира ее размещалась в Женеве. Лига назначила Фритьофа Нансена, норвежского исследователя Арктики, верховным комиссаром по делам военнопленных. В 1921-м Совет Лиги Наций попросил Нансена принять на себя обязанности комиссара по делам русских беженцев. На следующий год его старания отметили Нобелевской премией мира.

В 1922 году появилось понятие «русский беженец» — это человек «русского происхождения, не принявший никакого другого подданства». В 1926 году формула изменилась: «всякое лицо русского происхождения, не пользующееся покровительством правительства СССР и не приобретшее другого подданства». На международной конференции в Женеве приняли решение считать беженцами всех русских, которые не имеют ни советского, ни иного гражданства. 12 мая 1926 года была подписана международная конвенция о русских беженцах.

Фритьоф Нансен в декабре 1925 года запросил правительства сорока восьми государств, сколько на их территории беженцев из России. В сентябре 1928 года на 9-й сессии Лиги Наций он назвал установленную им цифру: в Европе и Азии живет один миллион 130 тысяч русских беженцев. Нансеновское бюро при Лиге Наций выделяло большие суммы в швейцарских франках на медицинскую помощь особо нуждающимся беженцам и отдельно для молодежи на учебу.

Советская Россия не предлагала эмигрантам вернуться на родину. Редкое исключение составляли только значимые фигуры, те, кто публично признавал свою вину, горько каялся в своих ошибках и заблуждениях и безоговорочно принимал советскую власть.

Нансен предложил выдавать людям, оставшимся без родины и документов, временные удостоверения личности. Они вошли в историю как нансеновские паспорта. Три десятка государств признали эти документы.

«В Париже мы получаем документ „апатридов“, людей без родины, не имеющих права работать на жалованье, принадлежать к пролетариям и служащим, имеющим постоянное место и постоянный заработок, — вспоминала Нина Николаевна Берберова. — Мы можем работать только „свободно“, как люди „свободных“ профессий, то есть сдельно, такое нам ставят клеймо».

Тем не менее во Франции русские получили все социальные права. Париж оказался центром эмиграции в силу давних исторических связей двух стран. И еще потому, что Франция признала в июле 1920 года крымское правительство Петра Николаевича Врангеля. Потом взяла на себя защиту русских беженцев. Во Франции обосновались 400 тысяч русских. Ситуация изменилась к худшему в конце 1920-х, когда начался экономический кризис, выросла безработица и русские рассматривались как конкуренты в борьбе за рабочие места.

Вот любопытные социологические данные о первой русской эмиграции, которые многое объясняют: мужчины — 73,3 процента, образованные — 54,23 процента, в возрасте от 17 до 55 лет — 85,5 процента (см.: Источник. 2003. № 5).

Сравнительно молодые, одинокие и неплохо образованные мужчины, составлявшие большинство эмигрантов, — бывшие военнослужащие белой армии, в основном офицеры. Немногие пытались начать новую жизнь, завести семью, интегрироваться в окружающее их общество. Люди жили надеждой на возвращение в Россию и готовы были за это сражаться. Вождем их стал Александр Кутепов, не смирившийся ни с поражением белой армии, ни с эмигрантским положением.

В мае 1922 года болгарские власти, напуганные активностью русского генерала, выслали Кутепова из страны. Он перебрался к сербам. Жил скудновато. Вызвал к себе Арсения Александровича Зайцова, выпускника Академии Генштаба, полковника лейб-гвардии Семеновского полка, предложил стать его помощником в тайной работе.

Зайцов вспоминал: «Застой в борьбе и вынужденное выжидание не могли его удовлетворять. Вопрос в том, чтобы, как в свое время в 1917 году, найти точку приложения усилий. И он ее видит в активной работе. Ей он решает посвятить свою жизнь».

Генерал Штейфон рассказывал, что Кутепова преследовала идея убить Ленина и Троцкого и тем самым одним ударом покончить с большевизмом. Немедленно нашлись люди, предложившие ему свои услуги:

«Большей частью это были типичные искатели приключений, которым не сиделось в Галлиполи. Получив возможности и средства, они добирались до одного из пограничных государств и там застревали. А предварительно и в Галлиполи, и по пути сообщали „по секрету“ десяткам людей, что „посланы Кутеповым убить Ленина“.

Генерал Кутепов лично ведал отправлением людей в Совдепию, сам хлопотал о визах, сам выдавал деньги и т. п. И эту свою работу ревниво оберегал от всех, хотя по складу характера не имел никаких способностей к конспиративной работе. Все штабные суммы находились в полном распоряжении генерала Кутепова. Он один обладал правом производить какие бы то ни было выдачи».

Вот почему он быстро привлек к себе внимание чекистов…

Кутепов искал того, кто стал бы вождем эмиграции, и нашел его в лице великого князя Николая Николаевича, дяди покойного императора.

Плевицкая плохо ориентировалась в эмигрантских интригах. Но муж мог ее просветить. Военные, как правило, симпатизировали Николаю Николаевичу.

В начале Первой мировой войны он был назначен Верховным главнокомандующим и стал самой популярной в стране фигурой. Даже император оказался в тени. Но военные действия складывались для русской армии не очень удачно. В августе 1915 года император отправил Николая Николаевича на Кавказ и принял на себя обязанности Верховного главнокомандующего.

Николай Николаевич сильно обиделся на императора. Полагал, что руководил бы армией, а может быть, и всем государством лучше, чем его племянник Николай II. В отличие от других членов императорской семьи он вовремя эмигрировал и остался жив.

Первого ноября 1922 года Кутепов писал в Белград Александру Александровичу Лодыженскому (в войну тот был начальником канцелярии гражданского управления Императорской ставки):

«Я окончательно убедился, что работать на наше общее дело можно, и если не сидеть сложа руки, то результаты будут огромные.

Великий князь Николай Николаевич уже не ждет того момента, когда к нему обратится весь русский народ, а готов встать во главе национального движения, когда к нему обратятся: национальные комитеты, парламентские комитеты, промышленные круги и монархисты. Я решил переговорить со всеми этими организациями. А приехав сюда, принимаю все меры, чтобы Петр Николаевич немедленно командировал генерала Миллера с кем-нибудь к Великому князю Николаю Николаевичу, чтобы уговорить его принять представителей организаций хотя бы секретно; затем надо поехать в Париж, где организовать это паломничество.