Наталья Гончарова - Вадим Старк Страница 25

В семействе Гончаровых фамилия Пушкиных была, как говорится, на слуху, и не только в связи со стихами дяди и племянника. Летом, когда Гончаровы выезжали в Ильицыно, одно из своих поместий в Зарайском уезде Рязанской губернии, Пушкины оказывались их соседями. Они издавна числились среди помещиков Зарайского уезда. Еще в 1690 году Петр Петрович Пушкин поменял свои ярославские земли на зарайские. Позднее, в XVIII веке, дед Пушкина Лев Александрович числится владельцем поместий Латыгори, Ананьина Пустошь, сел Саблино, Лобково и др. Упомянутые Латыгори и кроме них Чернятина Пустошь состояли даже в совместном владении Льва Александровича Пушкина и Афанасия Абрамовича Гончарова. Последний, скорее всего, и купил эти земли у деда Пушкина. Могли ли они предполагать, что их потомки породнятся? Хотя такого рода браки между соседями по имениям были в ту пору в порядке вещей, но Пушкин, как мы знаем, никогда не был в этих местах. Зато его отец неоднократно посещал их.

По соседству с гончаровскими поместьями расположены были земли Матвея Михайловича Сонцова, полученные им в качестве приданого за Елизаветой Львовной Пушкиной. Сонцовское имение Плуталово располагалось всего в двух верстах от гончаровского Ильицына. Сергей Львович не однажды гостил у своей сестры в Плуталове и даже помянул одну из поездок в поместье шурина в письме П. А. Вяземскому от 2 августа 1837 года: «Любезнейший князь Петр Андреевич! Возвратясь из деревни Матвея Михайловича, я нашел письмо ваше…»

Ильицыно постоянно упоминается в письмах сестер Гончаровых. В детстве Наталью Гончарову часто возили туда. На одной из своих ученических тетрадок она аккуратно выводит: «Ильицыно». Лето не прерывало занятий, надо было выполнять домашние задания, за чем следили гувернантки, обучавшие барышень языкам и манерам. Сохранились некоторые тетради Натальи Гончаровой, исписанные ее аккуратным почерком: по географии, истории, русскому языку, литературе.

Лето 1828 года Наталья Гончарова провела с матерью, братьями и сестрами в Ильицыне, где сохранились старинный парк и церковь Ильи Пророка, выстроенная в XVIII веке ^[21]. Оттуда было отправлено трогательное письмо пятнадцатилетней Натальи Гончаровой деду Афанасию Николаевичу:

«Любезный Дединька!

Я воспользоваюсь случаем, дабы осведомиться о вашем здоровии и поблагодарить вас за милость, которую вы нам оказали, позволив нам провести лето в Ильицыно. Я очень жалею, любезный дединька, что не имею щастия провести с вами несколько времени, подобно Митиньки. Но в надежде скоро вас видеть, целую ваши ручки и остаюсь на всегда ваша покорная внучка

Наталья Гончарова.

Ильицыно, сего 17 июня 1828 года».

Для Пушкина же это последнее лето перед встречей с Натали, проведенное в Петербурге, было насыщено различными событиями и переживаниями, к числу которых относится прежде всего неудачное сватовство к двадцатилетней дочери Алексея Николаевича Оленина, президента Академии художеств и директора Императорской публичной библиотеки. После сватовства к Софье Пушкиной это была вторая попытка поэта устроить свою семейную жизнь. С Аннет Олениной связан цикл лирических стихотворений, который отразил всю гамму переживаний новой любви: ее взлеты и падения, надежды и разочарования.

Ряд произведений, связанных с именем Аннет Олениной, открывается стихотворением «То Dawe Esg-r.» («Зачем твой дивный карандаш»), созданным, вероятнее всего, экспромтом 9 мая 1828 года на борту пироскафа ^[22] в Финском заливе по пути из Петербурга в Кронштадт. Оно обращено к английскому художнику Джорджу Доу (1781–1829), автору портретов генералов для Военной галереи Зимнего дворца, отбывавшему из России. В его проводах участвовал А. Н. Оленин с семейством, там же присутствовал и влюбленный поэт. Позднее Пушкин включил воспоминание об этом плавании в очерк «Участь моя решена, я женюсь», написанный во время напряженного ожидания ответа на сватовство уже к Наталье Гончаровой: «Если мне откажут, думал я, поеду в чужие края, — и уже вообразил себя на пироскафе. Около меня суетятся, прощаются, носят чемоданы, смотрят на часы. Пироскаф тронулся: морской, свежий воздух веет мне в лицо; я долго смотрю на убегающий берег — My native land, adieu ^[23]. Подле меня молодую женщину начинает тошнить; это придает ее бледному лицу выражение томной нежности… Она просит у меня воды. Слава богу, до Кронштадта есть для меня занятие».

Ухаживание Пушкина за Олениной стало предметом салонных пересудов, докатившихся и до Москвы. П. А. Вяземский в письме жене от 21 мая дал отчет о совершённой им вместе с Адамом Мицкевичем поездке в оленинскую усадьбу Приютино: «Там нашли мы и Пушкина с его любовными гримасами». Ситуация в целом напоминает сцену из романа «Арап Петра Великого», когда влюбленному Ибрагиму его приятель Корсаков говорит: «С твоим ли пылким, задумчивым и подозрительным характером, с твоим сплющенным носом, вздутыми губами, с этой шершавой шерстью бросаться во все опасности женитьбы?..»

В июле того же года Аннет Оленина начала писать роман, озаглавив его «Непоследовательность, или Надо прощать любви», где речь шла о Пушкине. Если нам ничего не известно о том, что думала о влюбленном в нее поэте Софья Пушкина, то Оленина высказалась вполне определенно: «Арапский профиль, заимствованный от поколения матери, не украшал лицо его. Да и прибавьте к тому ужасные бакенбарды, растрепанные волосы, ногти, как когти, маленький рост, жеманство в манерах, дерзкий взор на женщин, которых он отличал своей любовью, странность нрава природного и неограниченное самолюбие — вот все достоинства телесные и душевные, которые свет придавал русскому поэту XIX столетия». В этих словах звучит приговор света, слышится «свист Мефистофеля», который преследует поэта всю жизнь. Остается только радоваться за Пушкина, что родители Олениной отказали ему.

Этой любви сопутствовали другие — литературные — переживания: по поводу распространения запрещенных цензурой отрывков из «Андрея Шенье» и «богопротивной» поэмы «Гавриилиада». Сватовство явно не носило публичного, официального характера. Неопределенное политическое положение Пушкина, недавно возвращенного из ссылки, к тому же не состоявшего на службе, литературные неприятности, установление над ним полицейского надзора — всё это вместе взятое предрешило неудачный исход сватовства. После того как Пушкину дали понять, что он нежелательный жених, наступило обострение его отношений с семейством Олениных. Оно отразилось в едких строфах черновиков восьмой главы «Евгения Онегина», где среди гостей на петербургском балу под именем Лизы Лосиной выводится Аннет Оленина: