Кутузов - Лидия Ивченко Страница 25

Однако до назначения в армию полководца, которого Екатерина II назвала «предводителем разумным, искусным и усердным», Кутузов столкнулся с первыми неприятностями по службе. Упоминания о них содержатся лишь в одном из жизнеописаний полководца: «Быстрые успехи, оказанные Кутузовым в самое кратчайшее время, не замедлили навлечь ему недоброжелателей и завистников, кои, видя раскрывающийся гений юного героя и проложенную им дорогу к важнейшим подвигам, а следовательно, к вящей славе, старались всячески стеснить порывы его героизма. К несчастию он сделал недоброхотствующими себе даже тех, от коих непосредственно зависело открыть ему обширнейшее поле действий, и таким образом доставить средство соделаться гораздо ранее тем, чем в последние дни жизни соделался он (выделено мной. — Л. И.): удивлением не только для соотечественников, но для целого света. Однако ж сколь часто случается, что самые мудрые и достойнейшие люди чем более начинают себя выказывать, тем более зависть и недоброжелательство, опасаясь собственного своего затмения, изыскивают случаи помрачить самые блистательнейшие лучи великих их доблестей! Это столь обыкновенное дело, сколь достоверно то, что Кутузов, после поражения крымцев при Шумне, несмотря ни на оказанную им при сем случае личную храбрость и неустрашимость, ни на важность одержанной им победы, ни на полученную им рану, ниже на личное благорасположение к нему правосуднейшей Монархини Севера, остался без всякой награды, — лестной спутницы великих дел»⁶. Автор сочинения был совершенно прав, определив причины некоторой задержки в служебном продвижении Кутузова, но он «забежал» вперед в своем рассказе, полагая, что досадный инцидент случился в конце Русско-турецкой войны 1768–1774 годов. Красноречивая запись в послужном списке Кутузова относится именно к 1769 году: «Хотя оной в нынешнем настоящем чину и показан 1762 года марта 1-го числа, однако, по силе именных указов и учиненного в Военной коллегии 1754 году декабря 13 числа обще собранным генералитетом рассуждениев, показан по старшинству прежнего ево чина с 'заслугою десяти лет и доколе старшие пред ним в повышение не поступят, до того времяни и он, Кутузов, производства себе получить не может»⁷. Возвращение офицера-волонтера в полк, по-видимому, не вызвало радости у начальников, для которых молодой сослуживец с солидным образованием и практическим боевым опытом представлял серьезную неприятность. По этой причине ему и «подрезали крылья». Можно себе представить внутреннее состояние офицера, прибывшего из похода, которого попытались отбросить чуть ли не на десять лет назад в чинопроизводстве! После Указа о вольности 1762 года, последствием которого явилась нехватка офицерских кадров, ссылка на «рассуждения генералитета» пятнадцатилетней давности выглядела особенно уместной! Для Кутузова, самозабвенно преданного своему ремеслу, этот случай должен был явиться первым предостережением: искренность и открытость не спасают от недоброжелательности и зависти. В этом случае «простого псковского дворянина» не могла защитить даже Табель о рангах, которая, по мысли Петра I, должна была обеспечить карьерный рост способным и опытным офицерам. Впоследствии Михаил Илларионович напишет о том, что всегда «хотел жить и умереть на службе». Молодые годы, которые современные исследователи всё чаще и чаще упускают из виду, раскрывают несомненную особенность его характера: он был исключительно целеустремленным человеком, и воли и напора ему было не занимать! И эту черту он сохранял на протяжении всей своей жизни. Современник рассказывал: «Тщетно недоброжелатели истощали все свои усилия совратить его с того поприща, на котором слава не преминула в свое время показать бессмертного Героя Смоленского. Тщетно друзья и родные советовали ему оставить государственную службу и общественное звание, порождающие так много врагов, и уклониться под безмятежную сень семейственного покоя. „Нет, — говорил он им, — я никогда не престану служить; никогда не дам причины порадоваться врагам моим и сказать: мы превозмогли его. Нет, этого никогда не будет“»⁸. Одной из причин тому была его глубокая религиозность. «Благочестие, сия небесная добродетель, возвышающая героев превыше обыкновенных людей, занимала первое место в высоких его доблестях. При неограниченном уповании на промысел Всевышнего, он отличил еще себя примерной кротостию и смирением. Сей величайший из Героев во все время жизни своей держался неукоснительного правила приносить за все искреннее благодарение Богу и не приниматься ни за какие дела, не испросив предварительно Божеского благословения…»⁹ Из его многочисленных писем явствует, что он воспринимал обиды и поражения, как посланное ему свыше испытание, которое нужно безропотно преодолеть, чтобы двигаться вперед. Просторы же в середине XVIII столетия открывались необозримые. Как говорил в те времена А. В. Суворов: «Где тревога — туда и дорога, где ура — туда и пора».

В декабре 1769 года М. И. Кутузов прибыл в 1-ю армию графа П. А. Румянцева (назначенного вместо князя Голицына, после взятия Хотина не отличавшегося особой решительностью). Молодому офицеру, по счастью, было с кем тогда делить свои невзгоды: в действующей армии в чине инженер-генерал-майора находился его отец, Илларион Матвеевич, возглавлявший инженерные и минерные команды. Этим, по-видимому, и объясняется назначение капитана Михаила Голенищева-Ку-тузова дивизионным квартирмейстером к генерал-майору Ф. В. Боуру, опытному инженеру, поступившему на русскую службу из прусской армии, ученику Фридриха II. При его штабе находился и младший брат М. И. Кутузова — Семен, 16-летний кадет Артиллерийского и инженерного корпуса, в должности флигель-адъютанта. Впоследствии М. И. Кутузов признавал, что именно П. А. Румянцев оказал на него исключительное влияние как полководец, «развивший в нем настоящие понятия о войне». Во введении к одному из последних изданий военно-теоретического наследия П. А. Румянцева отмечено: «<…> Он (Румянцев) наследник дела Петра I и самый видный после него деятель в истории военного искусства в России, не имеющий себе равных. Из румянцевской школы вышли такие военные, как Потёмкин, Петр Панин, Репнин, сам Суворов…»¹⁰ Издатели почему-то вычеркнули из этого списка имя М. И. Кутузова, наследовавшего идеи великого полководца не только по внутреннему побуждению, но и в силу прямой служебной необходимости. В отличие от всех названных издателями особ в 1-й армии в 1770 году находился только он. Именно в тот год произошло знаменательное для отечественного военного искусства событие: в войсках графа П. А. Румянцева стал применяться (вместо петровского регламента службы 1716 года) разработанный им свод воинских инструкций и правил, который лишь с 1777 года был утвержден в качестве строевого и боевого устава для всей остальной армии. Подлинный заголовок этого документа выглядел так: «Обряд службы. Для равенственного оной отправления в первой армии Ее императорского величества, вверенной в команду генерала и кавалера графа Румянцева; дан в главной квартире в городе Летичеве 1770 года марта "…" дня». Кутузов же в числе первых и в самом благоприятном возрасте, когда все новое усваивается легко и быстро, приобщился к румянцевским «понятиям о войне» как в теории, так и на практике.

В то время в Европе П. А. Румянцева хорошо знали; хотя перед началом Семилетней войны в общегенеральском списке он был назван по счету всего лишь двадцать седьмым, но участие в битвах при Гросс-Егерсдорфе, Цорндорфе, Кунерсдорфе и особенно взятие Кольберга принесли ему громкую славу. Широкую известность получило наставление Фридриха II своим соратникам: «Бойтесь собаки-Румянцева. Все прочие русские военачальники не опасны»¹¹. Спустя годы полководец посетил Пруссию в свите наследника престола, где на его долю выпали исключительные почести. 29 июля 1776 года в Потсдаме Фридрих Великий устроил для гостей большое показательное учение не только армейских полков, но и королевской гвардии, специально вызванной из Берлина. Он, вероятно, хотел удивить и обрадовать Румянцева. В ходе учений король решил повторить различные построения и движения, совершенные войсками в Кагульском сражении. Петр Александрович наблюдал за совершаемыми войсками «эволюциями», а потом заметил, что такие построения совершались, вероятно, по приказаниям греческого либо римского полководца…