50 знаменитых авантюристов - Ольга Исаенко Страница 25

В Провансе уже получивший известность оратор принял участие в первом собрании аристократов своего округа. Однако к заседанию было решено допускать только дворян, имеющих поместья; тогда Мирабо обратился к третьему сословию, поддержав его требование об отмене сословных привилегий. Его нелицеприятные отзывы о высших кругах общества послужили толчком к обретению им бешеной популярности. Вскоре Оноре Рикети был избран представителем на собраниях нескольких крупных городов и стал одним из авторитетнейших вождей революции. Народ его почти боготворил и беспрекословно ему подчинялся. Мирабо принимал деятельное участие в Учредительном собрании, в разработке Декларации прав человека и гражданина, Конституции. Несмотря на свои реформистские наклонности, трибун на протяжении всей своей жизни оставался убежденным монархистом. Он считал, что правительство является гарантом общества от анархии, обеспечивает безопасность и стабильность общественной и политической жизни государства, охраняет собственность и свободу граждан. Но для этого необходимо, чтобы правительство было сильным, что, в свою очередь, возможно лишь в том случае, если правительственная линия соответствует требованиям большинства населения. Как раз это условие во Франции и не выполнялось: между политической системой Людовика XIV и французским народом пролегла настоящая пропасть. Мирабо утверждал, что единственный выход из создавшегося положения – преобразование всей системы. Этот избранник народа обосновывал необходимость снятия ответственности с короля, возложения ее на министерства и назначения министров из среды депутатов.

Трибун пользовался огромной популярностью в среде радикальных парижских революционеров, однако сам при этом стремился занять министерский пост, чтобы способствовать укреплению королевской власти и сдержать нарастание революционной анархии. В то же время Мирабо выступил на королевском заседании с краткой, но очень веской и убедительной речью, в которой потребовал от собрания не подчиняться распоряжению доверенного лица монарха и, во избежание расправы за неповиновение, декретировать неприкосновенность своих членов. Популярность Оноре после этого выступления становится беспрецедентной. В начале июля 1789 года он предложил королю потребовать удалить иностранные войска, угрожавшие столице, одновременно указав ему на необходимость создания собственной национальной гвардии. Однако все это не привело к желаемому. А после смут в Париже, последовавших за взятием Бастилии, Мирабо выступил с яростным протестом против насилия, которое, по его мнению, могло только запятнать свободу. Он утверждал, что общество попросту распалось бы, «если бы толпа приучилась к крови и беспорядкам, приучилась ставить свою волю выше всего и бравировать законы». В конце июля Мирабо также добивается запрещения перлюстрации писем, хотя Робеспьер и высказал свои возражения по этому вопросу. Оноре убеждал общественность и в пользе выкупа церковной десятины, считая ее субсидией, которая может помочь выплачивать жалованье должностным лицам. Слово «жалованье» тогда было не в чести, но противникам пришлось проглотить его после знаменитой фразы трибуна: «Я знаю только три способа существования в современном обществе: надо быть или нищим, или вором, или получать жалованье». Декларация прав была, фактически, детищем Мирабо, но он настаивал, чтобы окончательная ее редакция была отложена. Оноре считал, что этот документ должен составить первую главу Конституции, так что вначале нужно выработать ее основные положения, иначе декларация может противоречить содержанию остальной части документа. Это требование повлекло за собой серьезные нападки на трибуна, которого обвинили в том, что он хочет, чтобы собрание принимало противоречащие друг другу решения.

Тем временем в стране царили анархия и голод. При дворе начали готовить контрреволюционное выступление. Мирабо, как никто другой, понимал опасность разрушения старого строя прежде, чем будут созданы прочные основы нового. Он надеялся привлечь на сторону преобразований двор, тем самым связав воедино все партии. При этом трибун предлагал двору вполне конституционный образ действий. Реформатор представил также проект учреждения министерства, находящегося в прямом подчинении у собрания и включающего в ряды служащих всех наиболее выдающихся деятелей. В конце концов ему удалось наладить постоянную тайную связь с королевским двором. С 1790 года Мирабо регулярно передавал Людовику записки, в которых предлагал планы спасения монархического строя во Франции. По его мнению, для этого было достаточно признать новую Конституцию, разумно руководить общественным мнением через газеты и сплотить вокруг себя армию. Король, в свою очередь, оценив старания трибуна, обязался взамен оказываемых услуг погасить все долги Мирабо (более 200 тыс. франков), выплачивать ему ежемесячно по 6 тыс. ливров, а по окончании сессии передать миллион франков. Оноре с чистой совестью согласился на эту сделку, так как считал себя министром, получающим плату за труды. Вообще, Мирабо был весьма последовательным в своей деятельности, несмотря на попытки связать в единое целое двор и парламент, которые не были поняты его современниками. Он никогда не изменял своим личным убеждениям, часто действуя вопреки мнению короля и его сторонников. Фактически Оноре поддерживал монархию, при этом непостижимым образом сохраняя верность революции. Значение деятельности Мирабо может подчеркнуть тот беспорядок, который возник после его смерти.

Однако в массы просочился грязный слушок о его «великой измене» и продажности. Положение народного любимца становилось все более двусмысленным. Напряженная деятельность, работа, среди которой не находилось места отдыху, непонимание сторонников, сплетни во второй половине 1790 года привели к резкому ухудшению здоровья Мирабо. Он стал плохо видеть, глаза болели. Вскоре его начали мучить длительные приступы острых болей в животе. Его лечили, но безуспешно. Тогда врачи стали утверждать, что у Мирабо «болезнь крови», и начали проводить частые кровопускания. В начале 1791 году здоровье трибуна, казалось, пошло на поправку, но в марте вдруг наступило резкое ухудшение. И все же тяжелые приступы боли не смогли оторвать его от деятельного участия в делах революции. За шесть дней до смерти Мирабо сказал Ла Марку: «Ваше дело выиграно. А я мертв». С этого времени он был уже не в состоянии покидать дом. Врачи поставили ему новый диагноз: острая дизентерия. Больному становилось все хуже, боли нарастали. Когда эскулапы поняли, что источником их является запущенный перитонит, было уже поздно: болезнь не поддавалась ни хирургическим, ни каким бы то ни было иным видам лечения. Несчастному постоянно давали опий, пытаясь хоть на время заглушить боль. А сам Мирабо жадно вдыхал весенний воздух – в последний раз. Когда парижане узнали, что трибун умирает, они собрались в огромные толпы, часами безмолвно простаивая под окнами его дома. Чтобы не нарушать покой умирающего, улицу Шоссе д’Антен засыпали толстым слоем песка – для смягчения звука колес проезжающих колясок. 1 апреля у больного начались такие боли, которые уже не могли заглушить никакие лекарства. Но утром 2 апреля Мирабо почувствовал некоторое облегчение, с трудом подтянулся на руках наверх, устроившись поудобнее на подушках, глубоко вздохнул и сказал: «Спать, спать, спать…» Это были его последние слова. Он закрыл глаза и сразу же заснул. Но этот сон перешел в смерть.

Мирабо умер в разгар своей деятельности, 2 апреля 1791 года. Ему только исполнилось 42 года. Он работал до самого конца, хотя состояние его здоровья требовало полнейшего покоя. Его трагическая смерть, вызванная ошибкой врачей, заставила замолчать его недругов и клеветников.