Нас звали «смертниками». Исповедь торпедоносца - Михаил Ишков Страница 25

На этом фоне наши пехотные пилотки, гимнастерки и галифе совершенно не имели никакого вида. Но еще хуже стало осенью, когда необходимость спасаться от холодного ветра заставила надевать шинели, служившие нам как рабочей, так и выходной одеждой. Побывавшие в грязи полигона, на разгрузке дров или картошки, выгоревшие на солнце за время занятий по строевой, они не шли ни в какое сравнение с черными морскими бушлатами. Так что известный афоризм, адаптированный к реалиям тех лет, звучал бы так: «Хочешь быть красивым – иди в моряки».

Неудивительно, что наши ровесницы гораздо более благосклонно принимали ухаживания этих бравых ребят, что очень сильно задевало наше самолюбие. Ситуацию не могла выправить даже пресловутая нарукавная «курица». Скорее наоборот, она еще больше усугубляла проблему, превращая своих обладателей в объект постоянных насмешек со стороны победителей.

Тем не менее моряки, видимо, всерьез опасались конкуренции в борьбе за девичьи сердца, поэтому решили вопрос радикально и с максимальной эффективностью. Как известно, в любом городе, где поблизости расположены воинские части, всегда присутствуют военные патрули, каждый день выходящие на охоту за сбежавшими в самоволку солдатами и нарушителями общественного порядка, естественно, в погонах.

Кроме того, в сферу их компетенции входили неопрятный внешний вид находившихся на улицах военнослужащих и несоблюдение таковыми субординации (например, не заметил солдат проходящего мимо старшего по званию, забыл отдать ему честь). А уж если за бокалом пива поймали… Сразу в комендатуру, оттуда – в свою часть. Конечно, после такого скандала об увольнении можно было даже не заикаться как минимум полтора месяца. Еще и наряды вне очереди…

Поскольку наша школа пилотов находилась за пределами города, военные патрули в Молотове состояли из курсантов-моряков под командой своих же офицеров. Отсюда и тактика… Любой из нас, стоит лишь попасть в их поле зрения, немедленно останавливался «для проверки документов». И никакие попытки обойти патруль, загодя перескочив на другую сторону улицы, не спасали.

Документы, конечно, в полном порядке, но это лишь «повод для знакомства». А найти, к чему придраться, не составляло никакого труда – шинелишка, как ни крути, не самой первой свежести… Да и сапоги, пока до города дойдешь, запылятся. Оботрешь их лопухом каким-то, но это все равно не то…

– Ну что, ребята, пройдемте-ка с нами в комендатуру! – с насмешкой в глазах произносит командир патруля.

– Все поняли… Сейчас уйдем… – Обидно, конечно, но против силы не попрешь.

– Ну ладно… – «снисходительно» соглашается он. – Чтоб я вас больше не видел!

Так что ничего иного не оставалось, как несолоно хлебавши ретироваться к месту прохождения службы…

Некоторые тут же пожалели о том, что оказались в столь экстремальных условиях, и, казалось, нашли способ вернуться домой. Дело в том, что в армию тогда призывали в двадцать лет, а самым старшим из нас едва исполнилось девятнадцать, попадались даже курсанты моложе восемнадцати. Уже через пару недель двое самых отчаянных написали начальнику школы рапорты с просьбой об отчислении как не достигших призывного возраста. В тот же день до нашего сведения был доведен приказ, согласно которому их перевели в роту охраны.

– Товарищ майор, – начались слезные просьбы, – простите нас… это по недомыслию…

Но командир был неумолим, и может быть, именно по этой причине у всех остальных от желания покинуть стены школы не осталось и следа, а незавидная судьба наших бывших соучеников, сменивших штурвалы боевых машин на винтовки, окончательно развеяла остатки иллюзий. Как сложились в дальнейшем их жизни, мне неизвестно. Когда несколько месяцев спустя нас перевели в Энгельс для переучивания на самолеты СБ, они так и остались в Молотове…

…Кстати, ни о каких неуставных взаимоотношениях даже речи быть не могло – среди курсантов царили взаимовыручка и взаимопонимание. Настоящая дружба складывалась с одним, максимум двумя ребятами, с остальными – как с хорошими соседями. Конечно, далеко не все и не всегда проходило без сучка и без задоринки. Столкновения характеров обязательно происходят в замкнутом коллективе, которым является казарма воинской части. Находились любители неуместных шуток и розыгрышей, но им быстро объяснили недопустимость подобного, в крайнем случае пригрозив «темной». Но до «дела» так ни разу и не дошло – возникавшие конфликты разрешались исключительно словесным внушением. Дедовщина появилась в нашей армии гораздо позже, в результате очередных хрущевских «реформ»…

Самолет «Р-5»

Конечной целью обучения в Молотовской школе военных пилотов было освоение самолета «Р-5», использовавшегося в качестве разведчика, ближнего бомбардировщика и штурмовика. Предыдущим выпускникам отводилось для этой цели полтора года. Программа их подготовки включала стрельбы из курсового пулемета и учебные бомбометания, но наш курс был ускоренным, всего полгода, поэтому боевое применение мы должны были проходить непосредственно в строевой части.

Требованиям второй половины 30-х годов архаичный биплан «Р-5», верой и правдой отслуживший уже десять лет, вряд ли соответствовал, но по сравнению с «У-2» мог считаться грозной боевой машиной. Двигатель «М-17» взлетной мощностью 715 лошадиных сил обеспечивал «пятерке» максимальную скорость 220 км/ч на высоте 3000 метров, подняться на которую самолет мог менее чем за три минуты. Экипаж состоял из двух человек – летчика и летчика-наблюдателя (летнаба), так тогда называли штурмана. Наружные бомбодержатели позволяли в перегрузочном варианте нести бомбы общей массой до 400 килограммов, но обычно брали 4 фугаски «ФАБ-50», по 50 килограммов каждая. Стрелковое вооружение самолета было откровенно слабым: курсовой пулемет винтовочного калибра, стрелявший через плоскость винта, и оборонительный крупнокалиберный пулемет, расположенный на турели в задней кабине.

Буквально на второй день пребывания в школе мы начали изучать конструкцию, аэродинамику и эксплуатационные особенности новой машины, а также теорию навигации. Несмотря на то что уровень проработки всех вопросов был ощутимо глубже, чем в аэроклубе, полученные ранее знания существенно облегчили нашу задачу. Конечно, появились и новые, незнакомые нам разделы, в частности вооружение и тактика, но привычка к систематическому труду и хорошая квалификация преподавателей помогли нам освоить весь объем теоретической программы.

Прямо на стоявших вдоль летного поля самолетах проходило практическое изучение матчасти «Р-5», в частности расположенного в передней кабине летчика приборного оборудования, которое, впрочем, как и на всех отечественных машинах той поры, было весьма скромным и включало в себя лишь самое необходимое: высотомер, указатель скорости, часы, температура охлаждающей мотор воды, температура головок цилиндров и давление масла. Авиагоризонта «Р-5» не имел, поэтому пространственное положение самолета определялось по простейшему прибору под названием «Пионер», стрелка которого показывала угол крена, а шарик, находившийся внутри слегка изогнутого стеклянного цилиндра, – скольжение. Отклонение этого шарика от центрального положения сигнализировало об отсутствии должной координации движений органов управления при выполнении фигур пилотажа.