Дамы плаща и кинжала - Елена Арсеньева Страница 25

— Надо думать, с вашим, — сухо промолвил Мозер. — У меня жениха нет, как вы можете догадаться.

«Дура же я, — сердито подумала Лида. — Надо же было такую глупость выдумать, как этот жених. А вдруг он захочет проверить? В Новосадах парней — раз, два, и обчелся…»

— Я его не видела, — отмахнулась она метелочкой. — Я приехала, а он…

— Умер? — саркастически вскинул брови Мозер, и Лида насторожилась. Ясно было, что шеф не верит ни одному ее слову…

— Нет, он не умер, — осторожно проговорила она, исподтишка разглядывая своего всегда добродушного и покладистого шефа и пытаясь понять, что означает странное выражение его смуглого лица. — Но… он обманул меня, когда писал, что заболел. На самом деле он женился на другой. На моей подруге.

Мозер вытаращил глаза, а потом вдруг улыбнулся, но уже не издевательски, а открыто, радостно:

— Правда? — Он едва сдерживал смех. — И вы об этом так легко говорите? Вы не ревнуете? Вам не жаль с ним расстаться?

— Ну, немножко жаль, — сказала Лида, мучительно гадая, что это его так разбирает, Мозера-то. — Но я увидела, что мы чужие друг другу, что любви между нами нет, а ведь главное — если это любовь… все остальное неважно.

— Вы в самом деле так думаете? — быстро спросил Мозер, и улыбка сошла с его лица. — Любовь может примирить даже… врагов? Вы в это верите?

Лида пожала плечами, окончательно перестав хоть что-то понимать.

— Ну, говорите! — потребовал Мозер, глядя на нее все с тем же непостижимым выражением. — Говорите скорей, mein kleiner Vogel, meine kleine Blume! [23]

Метелочка все-таки вырвалась из рук Лиды и упала на пол. Мгновение она смотрела в ставшие неожиданно яркими глаза своего шефа, потом резко повернулась — и бросилась вон из кабинета. Больше всего на свете ей хотелось убежать домой, но… если Мозер рассердится за то, что столовая и его квартира остались немыты, он, конечно, выгонит ее с работы, а этого Лида никак не могла себе позволить.

«Возьми себя в руки, — сурово сказала она. — Тебе почудилось. Мало ли мужиков к тебе приставало в жизни — ты всех умела на место ставить. Мозер… он просто такой же, как все. Пусть не думает, что я залезу к нему в постель за паек, за увеличение жалованья. Фашист проклятый! Хороших немцев не бывает!»

Последние слова пришлось повторить трижды, прежде чем изгладились из памяти его счастливая улыбка и сияющие глаза. Враг — он и есть враг. Что это еще за глупости про какую-то любовь! «Любить можно только своего, — сердито провозгласила Лида. — Вон Михаил Чернов — почему его не любить, коли так уж охота? Тоже высокий, красивый. И у него тоже голубые глаза. А может, и черные, я что-то не разглядела».

И она изо всех сил стала вспоминать глаза Михаила, но так и не вспомнила, какого они цвета…

Закончив мыть полы в столовой, Лида почти убедила себя, что все это, насчет шефа, ей померещилось. Правда, наутро страшновато было идти на работу, но сегодня герр Мозер был такой, как обычно: холодновато-насмешливый, сдержанный и страшно занятой.

Лида с облегчением перевела дух. А спустя несколько дней ей стало уже не до шефа: наконец-то прислали питание для рации! И Лидины позывные вновь зазвучали в эфире:

«Приступаю к работе. Жду указаний. Ласточка».

В это время операция «Багратион» развернулась вовсю, советское военное командование нуждалось в точных и широких разведданных о силах противника, их перемещении, расположении частей и техники. Из Бреста в Центр ежедневно отправлялись радиограммы:

«…В направлении Минска проследовали два эшелона пехоты и двадцать платформ с танками типа «Тигр».

…Через Брест на Бобруйск по шоссе прошла колонна из 18 автомашин, бронетранспортеров.

…По маршруту Брест — Ковель отправился эшелон саперов с понтонными лодками.

…Проследовал эшелон цистерн с горючим, станция назначения Осиповичи…»

Она получала и задания: уточнить данные, маршруты… А однажды приняла радиограмму о том, что за заслуги перед Родиной награждена орденом Отечественной войны второй степени. Ее группа также была отмечена наградами.

Наутро Ласточка летала по столовой как на крыльях. Улыбка не сходила с ее лица. Ей хотелось хохотать во весь голос. «Вы не знаете! Вы ничего не знаете!» — злорадно думала она, глядя на осточертевшие физиономии офицеров, которые собирались к обеду и ужину.

— У вас хорошее настроение, фрейлейн? — с улыбкой спросил герр Мозер, впервые за последние дни нарушив молчание.

— Да! Отличное! — не смогла сдержать она ответной улыбки, но тут же заставила себя думать про Михаила Чернова.

— Интересно, с чем это связано? — задумчиво спросил шеф, и его яркие глаза сощурились. — С успехами на фронте советских войск или с успехами на вашем личном фронте?

Лида остолбенела. Что он пристает, этот фашист? Интендантская служба, а ведет себя, будто гестаповец. Выпытывает, высматривает… Опасный человек!

— На личном, — выпалила она. — Конечно, на личном.

Мозер опустил глаза и прошел мимо.

Да ну его, непонятного! И Ласточка полетела по своим делам.

А между тем летать ей оставалось недолго…

В апреле сорок четвертого в Бобруйске случилась настоящая трагедия. Михаил Самсоник привлек к работе связным бургомистра деревни Ясень Хаустовича. Однако бургомистр был на подозрении у фашистов, и когда он поехал в город, за ним следили. Хаустович зашел к матери одного из партизан, Барковской, а та привела его к Марии Левантович — за новыми разведданными, собранными Шевчуком и его группой.

Спустя несколько дней Хаустович и Барковская с Левантович были арестованы. Против них не было никаких улик, это была операция устрашения, наудачу… Ну что ж, удача оказалась на стороне фашистов. Мария Левантович не выдержала первого же допроса. Ей пообещали сохранить жизнь за признание, и она выдала членов Бобруйской разведгруппы, а заодно — Лиду Базанову и Александру Питкевич. Все, что знал о партизанах и их связных в Бобруйске и Бресте, рассказал и Хаустович.

После пыток, избиений, допросов (уже в июне 1944 года) Шевчук, его жена, Проволовичи и Мария Левантович в числе других узников были выведены из тюрьмы и отправлены к селу Марьина Горка. Здесь всех разделили на две группы: одна называлась «Лагерь», другая — «Германия». В эту группу попала Мария Левантович. С группы «Германия» сняли конвой и велели идти на запад. Женя Проволович как-то умудрилась перебежать из группы «Лагерь» в «Германию», только благодаря этому и осталась жива.

Группу «Лагерь» еще раз разделили. Женщин погрузили в грузовик и увезли на ближний хутор. Оставшиеся мужчины видели, стоя на холме, как их загнали в какой-то дом. Доносились звуки выстрелов, потом… потом здание запылало.