Битва за космос - Том Вулф Страница 25

– Сколько у вас детей? У меня четверо.

Поэтому Скотт был удивлен, обнаружив, что стал одним из тридцати двух кандидатов в астронавты. Он уже давно вышел из «высшей лиги». Скотт налетал на реактивных самолетах всего двести часов, и большую их часть – во время обучения. У всех других кандидатов налет составлял от 1500 до 2500 часов. И все же его взяли. Более того, со временем, сначала в Лавлейсе, а потом в Райт-Паттерсоне, его шансы заметно возросли. Удивительно, но факт.

Единственным козырем Скотта являлось его отменное здоровье, хотя с самого начала он не верил, что физическая форма может иметь какое-то значение. В Университете Колорадо он занимался гимнастикой, имел широкие плечи, рельефные дельтовидные мышцы, сильную шею, развитую грудную клетку, как у ловца жемчуга с южного моря (он и на самом деле немало плавал со скубой), и торс, сужавшийся книзу, как у героя комиксов. Тесты в Лавлейсе и Райт-Паттерсоне ничуть не утомляли Скотта, хотя остальные постоянно жаловались. Каждый из тестов превращался в его триумф.

Однажды вечером Скотт позвонил домой, и Рене сразу поняла, что он чем-то очень доволен. Оказалось, в этот день был тест на объем легких. Кандидат садился за стол и дул в трубку, ведущую к инструменту со ртутной шкалой. Надо было как можно дольше удержать столбик ртути в верхнем положении силой дыхания. Рекорд, как сообщили Скотту, составлял девяносто одну секунду. После нескольких лет занятий подводным плаванием Скотт знал: когда из легких полностью выдохнут воздух, нервная система начинает предупреждать об опасности, если задержишь дыхание еще хоть на мгновенье. На самом же деле в организме еще сохраняется достаточный запас кислорода. А сигналы тревоги подаются нервной системой не из-за полного его отсутствия, а вследствие накопления в легких углекислого газа. И Скотт заставил себя задерживать дыхание, не обращая внимания на эти сигналы. Он медленно считал про себя до ста, чтобы преодолеть отметку в девяносто одну секунду. Как выяснилось, он считал очень медленно и удерживал столбик ртути 171 секунду, почти вдвое превысив прежний рекорд.

Еще один кандидат из группы Скотта, летчик морской пехоты Джон Гленн, тоже побил старый рекорд, удержав ртуть сто пятьдесят секунд. Скотт был немного знаком с Гленном – они вместе проходили подготовку в Пакс-Ривер. В июле 1957 года Гленн установил рекорд перелета, преодолев расстояние от Лос-Анджелеса до Нью-Йорка на истребителе F8U за три часа двадцать три минуты. Они вдвоем сразу же стали задавать тон в Райт-Паттерсоне, возможно, и потому, что лучше других проходили тестирование. Скотт установил пять рекордов, а Гленн обычно занимал второе место. Однажды они услышали, как один из врачей говорит своему коллеге:

– Надо бы позвонить в Вашингтон и рассказать им об этих двух парнях.

Доктор Глэдис Дж. Лоринг и остальные были поражены способностями Скотта, и не только объемом легких: многие тесты являлись не просто физическими испытаниями, а скорее проверкой настойчивости и готовности выйти за рамки обычной человеческой выносливости.

Скотт Карпентер не обращал ни малейшего внимания на постоянно делавшую заметки Глэдис Лоринг. Пусть себе карябает! Скотт пребывал в своей стихии.

Конрад уже вернулся домой в Пакс-Ривер, когда пришло письмо из НАСА. Он знал, что не слишком правильно вел себя во время тестов. Он поговорил с Уолли Ширрой и узнал, что Уолли и его группа прошли в Лавлейс-клиник через то же самое, что и группа Конрада. Уолли даже устроил небольшое восстание, когда от них потребовали эти чертовы анализы. Однажды им велели не есть вечером ничего острого и пряного, потому что на следующий день надо было сдать образцы стула. И вот вся группа направилась в мексиканский квартал Альбукерке. Они выбрали самый отвратительный с виду мексиканский ресторан, заказали все перченые блюда, которые только знали, и залили этот пожар дешевым мексиканским пивом. В дело пошел даже перец халапеньо! Один из парней увидел на столе соус из халапеньо – огненное красновато-коричневое варево, – перелил его в походную кружку, принес лаборантам и заявил, что у него жуткий понос. И все страшно смеялись, когда лаборантов как ветром сдуло от первой же знойной волны аромата халапеньо. Но Уолли никогда не заходил слишком далеко. Перед старым добрым генералом Швихтенбергом он оставался собранным и серьезным. Уолли всегда знал, где находятся края «оболочки», даже когда очень хотелось ее «выдавить».

Но Конрад… проделал в этой несчастной оболочке несколько дырок… Впрочем, он всегда говорил то, что думал, и до сих пор это ему не вредило. Его карьера во флоте продвигалась успешно. Конрад никогда не оставался позади. И он вскрыл конверт.

С первой же строчки он понял все. В письме говорилось, что Питер Конрад вошел в число финалистов отборочных испытаний. Но к сожалению, сообщалось дальше, он не попал в число семерых будущих астронавтов, однако НАСА и все остальные благодарят его за участие, и так далее, и тому подобное.

Что ж, типичное письмо с вежливым отказом. Хотя Конрад и понимал, что напропалую валял дурака, ему тяжело было в это поверить. Он остался позади. Такого с ним еще ни разу не случалось за эти почти шесть лет, что он взбирался на огромный невидимый зиккурат.

Через два дня Пит узнал, что в число этих семерых попал Уолли Ширра. И еще – Алан Шепард, которого он видел в той комнате в «Марриотте».

Вот черт! Ведь Уолли привел им тогда кучу прекрасных доводов, что не стоит слишком переживать, если ты не ввязался в это дело с капсулой. «Меркурий» был гражданской программой, к тому же слегка безумной. Они ведь отбирали не пилотов! Джим Ловелл считался лучшим в группе № 20 в Пакс-Ривер, но его тоже не выбрали. Все они были подопытными кроликами – с начала и до конца. Так что хорошо бы послать это дело…

Но все-таки невероятно! Он… остался позади!

Вскоре после этого Конраду передали, что на обложке его личного дела в Райт-Паттерсоне было написано: «Не подходит для длительных полетов».