Резня в ночь на святого Варфоломея - Филипп Эрланже Страница 24
Резня в ночь на святого Варфоломея - Филипп Эрланже читать онлайн бесплатно
Отец Франческо Борджиа, комментируя это послание, уточнил, что папа никогда не согласится дать особое разрешение на беарнский брак и что Маргарита, ежели вступит в него, вынуждена будет жить в состоянии смертного греха, подобно наложнице. И дети их будут незаконнорожденными.
Совещания продолжались пятнадцать дней, к концу которых кардинал Алессандрино покинул Блуа столь разъяренный, что отказался даже от золотых ваз, которые для него приготовили. Подавленный показными почестями, он тем не менее оказался осмеян, ибо обнаружил на своих дверях изображение портновских ножниц, напоминавших о профессии его отца!
Легкомыслие, как это назвал английский посланник, привело к тому, что он отбыл восвояси с пустыми руками и с ужасными впечатлениями о французском дворе. Он назвал королеву-мать дурой, короля — безумцем, Месье — фатом, всех французов — созданиями пустыми и распущенными, «говорящими неподобающие вещи» и проводящими ночи в танцах. Он повторял, что вести переговоры с женщинами — это все равно, что объясняться со скотом: в целом, он явил себя почти таким же ненавистником женщин, как и адмирал.
Поэтому как можно представить Екатерину защитницей союза с Испанией против Колиньи, тяготевшего к союзу с Англией? Кавалли, который получал обо всем точные сведения, уверил Светлейшую Республику: все, чего желает королева, это мир.
* * *
Отбытие легата лишило дальнейших поводов для проволочек королеву Наварры. В течение недель своего затянувшегося странствия суровая властительница отнюдь не теряла времени. Благодаря ее дерзости, Маргарите де Валуа предстояло стать первой во Франции принцессой, которая получала в приданое земли, включающие такие важные города, как Ажен и Кагор, не говоря об известной сумме денег — трех сотнях тысяч экю. С достаточно поразительной наивностью, Жанна даже рассчитывала на обращение в протестантизм своей будущей снохи.
И это было не все. Была достигнута договоренность насчет другого брака, другого союза между главами двух партий. Юный принц Генрих де Конде, сын человека, связанного Амбуазом и Жарнаком, должен был жениться на Марии Клевской, маркизе де Лиль, свояченице герцога Гиза и герцога де Невера. Недавняя воспитанница наваррской королевы, взращенная в протестантской вере, нежная и восхитительная Мария находилась с 1569 г. под королевской опекой. Она стала бы естественным звеном между непримиримыми католиками и сыном тех, кто был их смертельными врагами.
Королева Наварры прибыла в Блуа 3 марта, сопровождаемая впечатляющим кортежем, в который входили лично Людовик Нассау и ряд сеньоров, в том числе и молодой Ларошфуко.
Достаточно примечательно, что последние переговоры о брачных контрактах и о союзе с Англией велись одновременно. Казалось, Франция сделала свой выбор. Агилон, глубоко огорченный, сообщает секретарю своего господина:
«Не осмеливаюсь писать Его Величеству о муке и страданиях, которые причиняет мне этот союз французов с Англией. Боюсь, что нам уже слишком поздно оплакивать то, что мы не договорились с англичанами в ту самую эпоху, когда они были, казалось, готовы идти нам навстречу! А нынче, опасаюсь, за канат потянули так резко, что он оборвался…»
«Вы скрываетесь от вашей матери!»
Королева Наварры показала, что шокирована развращенностью двора. В своих письмах и в своих речах она повторяла: «Какая жалость!»
Жалость видеть, как король «не знает удержу в любви» и остается до часа пополуночи у своей любовницы! Жалость наблюдать за тем, как ведет себя его окружение, ибо «здесь не мужчины взывают к женщинам, но женщины взывают к мужчинам!». Жалость замечать эту роскошь, оскорбительную по сравнению с нищетой народа, эти выставки драгоценностей!
Суровая государыня осмотрела свою будущую сноху без снисходительности. Она признала, что Мадам красива, неплохо образована и умеет держаться, но осудила ее манеру перетягивать талию. Что касается лица, оно слишком многим обязано искусственным средствам, это его только портит. Всякие прикрасы всегда вызывали у королевы ужас. Она с гордостью противопоставляла красоткам, размалеванным, точно Иезавель, естественность своей собственной дочери, такой прелестной «среди этого двора».
Медичи сперва выказала немалое расположение к своей кузине и каждый вечер приглашала ее на ужин. Тем не менее гармония между двумя столь различными натурами казалась неустойчивой. Сообразительные, хитрые, отважные, обе дамы стоили она другой. Остальное разделяло флорентийку, скептическую, гибкую, большую охотницу до веселья, и наваррку, фанатичную, упрямую и пуритански суровую.
Каждая из них желала этого брака, каждая, увы, возлагала на него свои надежды, противоположные надеждам другой. Жанна хотела приблизить своего сына к престолу и склонить сестру короля в пользу Реформации. Екатерина, напротив, стремилась привлечь принца на сторону католичества и тем самым лишить гугенотов покровителя королевской крови. Королеве-матери быстро наскучили повадки гостьи. Пытаясь привести ее в замешательство, Екатерина высмеивала серьезность Жанны, избегала с ней говорить иначе как шутливо, все чаще издевалась над ней и выдавала несообразные речи, поступала поистине недобро. Жанна д'Альбре горько жаловалась своему сыну: «Королева-мать противоречит мне во всем… Она не перестает насмехаться надо мной и всякий раз говорит мне противоположное тому, что скажу ей я… Я надрываюсь, поскольку решила твердо не гневаться на нее, и просто чудо, что мне хватает терпения… Сильно опасаюсь, что я заболею».
Она и не подумала уступить настойчивости Екатерины и позволить явиться ко двору юному Генриху, который, несомненно, легко свыкся бы с ужасами здешнего Вавилона. «Если бы Вы здесь были, — писала она ему, — Вы бы не спаслись без великой милости Божьей… Вот почему я желаю… чтобы Вы и Ваша жена держались подальше от этого разврата».
Увы! Марго ничуть не казалась расположенной стать супругой, угодной Господу. С 8 марта пришлось оставить надежду ее обратить. Жанна поставила перед ней этот вопрос, и принцесса ответила «решительно и жестко», что с самого начала переговоров «было хорошо известно, какой она веры».
Она позаботилась должным образом подтвердить это во время пасхальной процессии. «Я видел, как она появилась, — отмечал Брантом, — она была столь хороша, что такой еще не видывали на свете, ибо, наряду с тем, что она пригожа лицом и превосходно сложена, она была весьма роскошно и богато одета: ее прелестное белое лицо, которое напоминает небо в его величайшей и светлой безмятежности, было украшено таким обширным количеством больших жемчужин и дорогих самоцветов, а превыше всего — сверкающими бриллиантами в форме звезд, что говорили о том, что естественность этого лица соперничает с небом не меньше, чем искусность звезд из драгоценных камней — с небом, усеянным звездами густо и ярко».
Жених также не помышлял об отступничестве. «Какими бы уловками они от меня этого ни добивались, ничего у них не выйдет», — утверждал тот, кому однажды предстояло провозгласить: «Париж стоит мессы!»
Требовалось все же найти компромисс, и ничто не казалось труднее, чем повлиять на убеждения женщины, несговорчивой и непрерывно стенающей. «Я изумлена, насколько я в состоянии выносить то, как мне перечат, ибо на меня давят, мне говорят колкости, мне льстят,' меня задирают, меня пытаются водить за нос».
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Комментарии