Записки командира штрафбата. Воспоминания комбата. 1941-1945 - Михаил Сукнев Страница 24

И вот перед нами — пространство для броска в три километра по ровному, гладкому как стекло, пойменному полю, которое днями подтаивает, а ночью подмерзает, образуя легкий, но твердый наст — хоть катайся на коньках! Это поле упиралось где-то в фантастический для нас древний «земляной» вал, очерченный на военной карте-километровке как именно вал из земли с окопами противника, впереди которого — проволочные заграждения. Какие и во сколько рядов? Есть ли минные заграждения? Неизвестно! Без данных разведки о противнике, которые должны быть доведены именно до командиров батальонов и рот, бой заведомо будет неудачен, а тут смертелен на все сто!.. Того, что было необходимо сделать, наши отцы-командиры не сделали, что является воинским преступлением, а не «ошибкой». ПРЕСТУПЛЕНИЕМ, виновные в котором наказываются военным трибуналом. Что думал Военный совет армии во главе с Левиным, благословляя две дивизии на «подвиг» без победы?! Не знаю.

Вторая дивизия, 305-я, по приказу должна была действовать правее шоссе, за 299-м полком, после форсирования Малого Волховца овладеть крепостью — Хутынским монастырём, превращённым в развалины и доты католиками-немцами… Но там командир оказался, как увидим, выше на голову Яковлева и Ольховского…

Но и командующий фронтом К.А. Мерецков — не посторонним же он был наблюдателем!

* * *

15 марта 1943 года. 6.00. Еще темно. Мы на исходной позиции атаки-штурма по обрывистому пойменному берегу, здесь — Малого Волховца, который светился ледком в 100 метрах впереди. Команды на штурм нет.

Как известно из истории, царь Иван Грозный Казанскую крепость поначалу забросал бомбами и потом двинул войско на штурм. Великий Суворов, ставший перед этой войной эталоном воинской славы и успешных битв, прежде чем двинуть войска на штурм крепости Измаил, основательно громил войско противника снарядами! А что у нас?

Время 6.15. Начинался рассвет. Ещё минут десять — стала видна белая церковь Рождества. Слева вырисовывается чудовищный дот — Кириллов монастырь. На краю берега, возле траншеи, мы застыли в ожидании команды. Двадцатилетние красавцы-богатыри — командиры рот: черноглазый Кузьменко Петр Михайлович, капитан Хоробров Василий Иванович, старший лейтенант Чирков Петр Семенович, уже четвёртый, как и вышеуказанные, командир 3-й роты, бравый и бесстрашный командир пулеметной роты старший лейтенант Жадан Александр Карпович — мой воспитанник из сержантов, адъютант старший Шкарлат Федор, которого я оставлял, чтобы с командой собрал оружие на пути наступления (что он не исполнил). Замполит Мясоедов перед штурмом «испарился», а вновь назначенный кто-то так и не появился. Вместо хитрющего Дмитрия Проскурина — нашего оперуполномоченного особого отдела, появился новый капитан, фамилии не помню. Рядом с нами в траншее собрались все трое политруков рот: Белимов, Ремизович У.И., Вакуленко. У пулеметчиков Жадана — никого, «сам с усам», — говаривал он.

Тут же вновь прибывшие заместители по строевой части в ротах: лейтенант Васин И.А. и старший лейтенант Гербигер М. Т. (здесь выживет, погибнет в октябре в батальоне Гайчени). Командиры взводов — все новички, их фамилий я не помню, они остались в делах Центрального архива Министерства обороны в Подольске… Но у пулемётчиков — «непотопляемые» старший лейтенант Градобоев Евгений Ефимович и Исаев Сергей Дмитриевич.

Надо еще вспомнить о Градобоеве. В начале холодного июня 1942-го, вечером, к нам в батальон в Лелявино прибыл инженер полка капитан Этлин, молодой грамотный специалист. Наступила ночь, темная, непроглядная. Мы с ним вышли к КП роты, расположенному на возвышенности, рассуждаем — где построить мосты через траншею для танков и артиллерии в намечающемся грандиозном наступлении, пока, правда, неизвестно когда. И я зазевался. А рядом мои пулемётчики роют окоп поглубже. К нам присоединился и Градобоев — спокойный, молчаливый парень. Впереди остановился Этлин, я — ближе к окопам, за мной — Градобоев.

И вдруг от леса за ручьем Бобров пулеметная трасса — единственная и короткая — и прямо в цель! Этлина свалила пуля наповал, у меня у лба и затылка прошли две, задев за каску так, что она слетела с головы. Слышу, у Градобоева булькает кровь! Лежу, боясь тронуть голову. Тронул — целая! Повернул головой туда-сюда — шея на месте. Этлин не шевелится, мне понятно, что он убит. А Градобоеву пуля выбила половину нижней челюсти.

Что значит увлечься какими-то планами, да на открытом опаснейшем месте! Спустя время вернулся в роту Градобоев с обезображенным пулей ртом. Я его по-товарищески пожурил: «Зачем тебя сюда принесло — мы ведь погибнем тут, как пить дать!» Мои слова оказались пророческими.

* * *

С нами у Новгорода был и мой адъютант Николай Лобанов. После трёхмесячных курсов он возвратился младшим лейтенантом, ещё через четыре месяца стал лейтенантом, его я учил на начштаба батальона. Лобанова я оставил на месте: контролировать связь и писать письма родственникам, если кто из нас погибнет…

6.30. Команды нет!

Я — к Лапшину. Прошу его вызвать комдива Ольховского и отменить штурм без соответствующей артподготовки. Ведь наша полковая, в одну батарею, артиллерия — это капля в море. Говорю:

— Товарищ подполковник, позвоните командиру дивизии. Отставьте. Вы же на убийство нас посылаете. Всех! Живым никто не вернётся.

— Не могу! Приказ командарма! — резко ответил Лапшин.

Я почти молил не губить не только батальон, но и весь полк, ибо от нас видны колокольни Новгорода. Это значило — противник нас просто расстреляет на этом пойменном ледяном поле! Не помогло! Я было сам направился к Ольховскому, к штабу дивизии, в ближний лес. Но Лапшин «проявил характер»:

— Запрещаю, капитан Сукнев!

Здесь уже могло последовать строгое наказание за обращение к вышестоящему начальству; минуя прямого командира!

6.45. Команды нет!

Ну, думаем, отменят штурм. Обойдемся, если это дезориентирование противника для отвлечения его сил от других участков фронта, стрельбой из окопов от основной линии обороны. Но не тут-то было…

Дежурный телефонист батальона передал от Лапшина:

— Начинать штурм! Команда ноль-первого!

Мы поняли, что нам из этого боя живыми не выйти! Мы обнялись. Командиры рот, наш штаб прощались друг с другом. Но я наказал ротным:

— По нам будет страшенный артобстрел! Только бегом вперед! И ближе к проволочным заграждениям, так можно спастись! А там, если проскочим, драться до последнего! Вперёд!

И никаких призывов, ни лозунгов, вроде «За Родину! За Сталина!», у нас не было.

Справа из тыла 299-го полка начал залпами стрельбу артполк дивизии. Ударила наша полковая батарея, но куда — неизвестно! Возможно, подумал я, под гром орудий артполка нам удастся проскочить и броситься врукопашную, где равных нам не должно быть, ибо последнее пополнение наполовину состояло из сибиряков, обстрелянных, побывавших в боевых переплетах. Если рукопашная, то немцам несдобровать — штыковые атаки они не выдерживали.

Но только наши достигли плотными цепями по-ротно, со штыками наперевес, льда Малого Волховца, как на просветлевшем небе за Новгородом грозовыми вспышками замерцали орудийные залпы противника. Вверх понеслись звездочками ракеты «ишаков» — кассетных миномётов.