Андрей Боголюбский - Алексей Карпов Страница 24

Повторюсь ещё раз, что древнее Сказание о чудесах Владимирской иконы не знает этой легенды: его рассказы менее вычурны, менее замысловаты, более жизненны и простодушны. Местом пребывания чудотворной иконы назван здесь город Владимир, но в таком случае двигаться с иконой далее по направлению к Суздалю или Ростову — а только таким образом поезд с ней мог оказаться в Боголюбове — в принципе было незачем. Но так ли было задумано князем с самого начала? Этого мы не знаем. Позднее, уже после вокняжения в Суздальской земле, Андрей построит во Владимире храм во имя Успения Пресвятой Богородицы, ставший главным храмом Владимиро-Суздальской Руси; в нём до конца XIV века и будет храниться чудотворный образ, получивший с того времени название Владимирской иконы Божией Матери. (В 1395 году, когда Русская земля окажется под угрозой нашествия жесточайшего воителя Средневековья Тимура (Тамерлана), Владимирская икона будет перенесена из Владимира в Москву, где она пребывает и поныне.) Резиденцию же в Боголюбове князь начал строить ещё раньше — вероятно, сразу после изнесения образа. Но ведь именно в Боголюбовской церкви икона Божией Матери и хранилась до того, как была перенесена во Владимир!

Наверное, можно предположить, что чудо с остановкой коней отражает «боголюбовскую» версию истории чудотворного образа; Сказание же о чудесах (в том виде, в каком оно дошло до нас) — ту версию, которая сложилась во владимирском Успенском соборе. И лишь позднее, в XIV–XV веках обе эти версии соединились.

Князь Андрей Юрьевич в полной мере выразил своё благоговейное отношение к Владимирской иконе, украсив её «паче меры» драгоценным окладом: «…и вкова в ню (в неё. — А. К.) боле триидесять гривен золота, кроме серебра и каменья драгаго и женчюга, и украсив ю, постави и в церкви своей Володимери», как свидетельствует об этом летопись. Золото, серебро, драгоценные камни и жемчуга должны были служить внешним, понятным каждому выражением того незримого света, который исходил от чудотворного образа; они внушали чувство священного трепета всякому подходящему к иконе для поклонения или с просьбой.

С самого начала пребывания иконы во Владимире здесь стали записываться новые рассказы о совершённых от неё чудесах. Делалось это, очевидно, по велению князя. Каждый случай фиксировался очень тщательно, с указанием свидетелей и очевидцев произошедшего (в этом качестве выступал и сам князь, бывший участником или очевидцем ровно половины чудес). Всего в Сказании зафиксированы десять случаев чудотворения, включая те два, которые произошли по пути иконы во Владимир. Они охватывают временной промежуток между осенью 1155 года (когда икона покинула Вышгород) и 1163 годом и, по-видимому, хронологически следуют одно за другим. В большинстве своём они были совершены уже после того, как Андрей Юрьевич утвердился в качестве полноправного суздальского князя, между 1160 и 1163 годами. Тем не менее без рассказа о них в данной главе обойтись нельзя. Незамысловатые и безыскусные, эти рассказы рисуют жизнь князя Андрея Юрьевича и его современников, жителей Владимира и других подвластных ему городов, и притом рисуют её весьма реалистично, не слишком приукрашивая её, — такой, какой она, по всей вероятности, и была на самом деле. Тем эти свидетельства и драгоценны для нас.

Вот, например, некий человек, вовсе не именитый, ничем не примечательный, живший близ Владимира, заболел какой-то «огненною болезнию» (горячкой?). От этой болезни он онемел, и одна рука его усохла, так что он не мог двигать ею. Оправившись от болезни, он, не имея возможности выразить своё желание словами, начал «помавати», то есть делать какие-то знаки, здоровой рукой. Подумали, что он хочет помолиться в церкви Святителя Николая, находившейся поблизости. Больного подвезли к церкви, но он продолжал делать те же знаки, показывая кудато мимо церкви. Наконец, видя, что его не понимают, человек сам здоровой рукой направил лошадей «в град к Святей Богородици», то есть во Владимир, к Успенскому собору, уже построенному к тому времени. Придя в церковь на заутреню, он встал против алтаря, но ближе к концу заутрени внезапно упал на пол. Думали, что это случилось из-за болезни; его вынесли в притвор, и там он лежал до самой обедни. Перед обедней же он поднялся, и оказалось, что к нему вернулся дар речи. Исцелённый рассказал, что видел саму Божию Матерь, идущую к нему со своего места; от этого видения он и лишился чувств. Когда же начали петь святую литургию, человек тот вновь вошёл в церковь и стал молиться Пресвятой Богородице. Он хотел поцеловать икону и приложил к ней больную руку, и тут Богородица сама своею рукою взяла его за руку и так держала до окончания литургии. На службе той был и князь Андрей Юрьевич, который стал очевидцем совершившегося чуда вместе с другими присутствующими в храме. «Князю сущю Андрею, и попу Нестеру, и множьству людемь видящим в церкви», — перечисляет их автор Сказания (возможно, им как раз и был упомянутый поп Нестор). Именно Нестор, оказавшийся на тот момент старшим среди священников, созвал клирос и повелел всем облачиться в праздничные ризы. Взяв крест, люди трижды обошли церковь кругом; исцелённый же оставался внутри храма. После этого священник устроил праздник, пригласив на него и князя Андрея Юрьевича, и бояр, и самого исцелённого. Князь щедро одарил его и отпустил от себя. «И бысть радость велика в граде Володимере того дни».

А вот чудо, о котором мы уже упоминали в одной из предыдущих глав книги. Оно напрямую связано с семейными делами князя Андрея Юрьевича: «По неколицех же временех пришедшу празднику Госпожину дни (15 августа, Успение Богородицы. — А. К.). Князь же Андрей на каноне стояше в церкве, пенья ликы сътворяя, а сердцемь боляше, бе бо княгини его боляше детиною болезнию (то есть не могла разрешиться от бремени. — А. К.) — два дни напрасно болящи. Яко по каноне бысть, омывше водою икону Пресвятыя Богородица, посла (воду. — А. К.) к княгине. Она же вкуси воды тоя и роди детя здраво, и сама бысть здрава том часе молитвами Святыа Богородица».

Или ещё одно чудо. Некий отрок, съевший яйцо, сотворенное «диаволим научением» и «чародейством», заболел невиданной болезнью: «бысть ему измет зол на очеси его (на глазу. — А. К.) — изиде яко облак из ока его и леже ему на лици», так что все думали, будто он непременно умрёт или лишится глаза. Омыв водою икону Пресвятой Богородицы, принесли ту воду отроку, и помазали ею глаз, и тотчас «облак» исчез; отрок выздоровел, и глаз его остался цел. Замечу, кстати, что случай этот удивительно напоминает тот, что описал Михаил Афанасьевич Булгаков в «Записках юного врача». В бытность его врачом в Мурьевской (Никольской) больнице в Смоленской губернии ему пришлось осматривать ребёнка, у которого также на месте глаза оказался какой-то ужасный жёлтый шар величиной с яблоко, и это привело самого доктора и бывшего рядом с ним опытного фельдшера в полнейшее замешательство — ничего подобного ранее они не видели. Предполагали мозговую грыжу или какую-то необыкновенную опухоль; в действительности же то был громадный гнойник, ячмень, развившийся из нижнего века и совершенно закрывший глаз, но вскоре лопнувший, так что на глазу от него остался едва заметный шрамик (рассказ «Пропавший глаз»).

Иные из чудес происходили не во Владимире и даже не в пределах Суздальского княжества, а в других, отдалённых городах. В этой связи упомянуты Муром и Переяславль-Русский (так называли Южный Переяславль на Трубеже, отличая его от нового, основанного Юрием Долгоруким Переяславля-Залесского на Клещине озере). Это обстоятельство чрезвычайно важно для нас, и свидетельствует оно не только о быстром распространении почитания иконы за пределами Владимирской Руси, но и о вхождении в орбиту влияния суздальских князей иных территорий, о чём речь ещё впереди.