Кир Великий - Жерар Израэль Страница 24

Кир решил продолжить дело предшественников. Он велел заложить большой парк — подобие рая: с ручьями, водоемами и беседками среди деревьев. Вход в парк был оформлен в виде колоннады из двух рядов по четыре колонны белого камня на черных каменных пьедесталах. Крылатые быки из черно-серого камня охраняли вход, а быки с человечьими головами украшали выход из парка.

Кир повелел построить поблизости огромный дворец общей площадью в 32 250 квадратных метров с большим портиком, кровлю которого поддерживали выстроившиеся в два ряда сорок шестиметровых деревянных колонн.

На одном из столпов приемного зала Кир велел начертать надпись об авторе здания: «Я — Кир, царь, Ахеменид…».

Если бы Астиаг в своей резиденции в Экбатане узнал об этой надписи, он наверняка не стал бы возражать. Его вассал представлялся просто как царь, не имеющий в своем подчинении никакого другого монарха, скромный предводитель племени. Царь Мидии больше встревожился бы, увидев барельеф, представляющий царя персов, выходящего из своего дворца в парадных одеяниях, со служителем, идущим позади и несущим символы царской власти. Кир хотел, чтобы окружающий мир увидел Пасаргады и его самого в роли царя, располагающего подлинной политической автономией.

В этом новом городе, где были дворцы, жертвенники, царские покои, сады и парки, Кир велел построить лестницу шириною в двадцать пять метров: она вела на крутую скалу, где была оборудована терраса, господствующая над всей долиной Пасаргады. Стены были сложены из огромных каменных блоков, поставленных друг на друга без какого-либо связующего раствора, «по сухому», что придавало всему ансамблю вид поистине гигантского сооружения.

Не зная глубокого значения этой архитектуры, воплощающей власть, Астиаг больше беспокоился доходящими до экбатанского двора слухами о секретных переговорах между Киром и царем вавилонским.

Первая победа

Династия, начатая Набопаласаром незадолго до падения Ниневии и успешно продолженная сыном его, Навуходоносором, прекратила свое существование в начале 555 года.

Нериглисар скончался после трех лет царствования, а через два месяца сын его Лабаши — Мардук, еще ребенок, был умерщвлен. Заговорщики привели к власти своего ставленника, Набонида, сына одного из правителей и жрицы арамейского происхождения, когда-то служившей в храме бога Сина. Новый царь, также очень набожный и склонный к мистике, увлекался древней историей этого края. Но он представлял главным образом движение идей, которые воплощали арамеи внутри общества халдеев. По-видимому, Набонид тяготел к западу, к идеям, что в большом количестве возникали среди семитских народов.

Однако новый властитель Вавилона не мог открыто отречься от своего вавилонского прошлого и предстать узурпатором, проводящим политику разрыва со своими предшественниками. В начале царствования он, по-видимому, испытывал ностальгию по ассирийскому правлению, продолжателем которого он себя чувствовал, разумеется, о чем и заявил, восходя на трон: «Меня ввели во дворец и там все бросились к ногам моим и стали их целовать. Снова и снова благословляли они мое царствование. Я стал во главе своей страны по воле Мардука, господина моего, и с тех пор, чего бы я ни захотел, мне все удается. У меня нет соперника! Я подлинный посланец Навуходоносора и Нериглисара, моих предшественников на царстве. Их войско поручено мне. Не пренебрегая их приказами, я ублажил их сердце».

И все же Набонид довольно скоро присоединился к Киру. По правде говоря, у него не было другого выбора. Мидяне Астиага выглядели как варвары, безразличные к величию Ассирии: после победы над Ниневией они заняли только один город, Харран, остальное в великой ассирийской империи их не интересовало, кроме нескольких плацдармов в Верхней Месопотамии. Ведь не зря халдеи Навуходоносора старались защититься от Мидии, построив вокруг Вавилона знаменитую «стену мидян».

Причина, подтолкнувшая Набонида на сближение с Киром, носила характер и религиозный, и политический. Новый царь Вавилона хотел вернуть себе Харран, занятый мидянами, чтобы восстановить легкие контакты с семитским миром и иметь выход к морю. Но больше всего он хотел восстановить храм Сина, бывший когда-то гордостью города, место поклонения богу Луны, разрушенный варварами, пришедшими с востока и севера.

Враждебное мидийцам настроение персов было на руку Набониду, но он все еще побаивался власти непредсказуемого Астиага.

Но вот он увидел сон, который его успокоил: Мардук и Син явились ему и повелели идти в Харран и восстановить храм, посвященный Сину. Не уверенный в своих силах, Набонид стал было возражать: «Как я могу начать эти работы, если страну оккупировали умманмандейцы (этим именем называли киммерийцев, а затем мидян)?» А Мардук отвечает: «Умман-Манда, о котором ты говоришь, страна его и цари, поддерживающие его, больше не существуют». Самые могущественные из богов просят его выполнить их волю, Кир, фактически союзник его, поддерживает и поощряет, и Набонид решился. Он захватил город бога Сина.

На самом деле Астиаг все больше опасался возвышения Кира и сотрудничества между персом и вавилонянином. Не обращая внимания на стратегическое значение Харрана, он предпочел направить свои силы против своего вассала, надеясь припугнуть его. Затем он пригласил в Экбатану царя Аншана, чтобы проверить его покорность. На этот раз Кир не подчинился… Наоборот, он дерзко ответил своему деду: «Да, Астиаг, я скоро буду в твоем дворце и даже быстрее, чем ты хочешь».

Дерзость Кира была не беспричинна. Вот уже несколько лет Гарпаг, которому Астиаг когда-то поручил умертвить младенца Манданы, хотел отомстить царю Мидии. Будучи по-прежнему доверенным лицом Астиага, он написал Киру послание, подталкивающее персидского царя на бунт, причем вложил свое письмо в шкурку зайца, убитого на охоте, выдав шкурку за подношение вассалу мидийского владыки:

«Боги тебя хранят, сын Камбиса. Поистине ты под их защитой. Не медли и отомсти Астиагу, твоему убийце. Если бы все зависело только от него, ты давно уже был бы мертв! Но благодаря богам (а частично и благодаря мне) ты выжил. Думаю, что ты знаешь все это. Знай же, что мне пришлось немало претерпеть за то, что я отдал тебя пастуху, а не убил, как требовал царь. Если хочешь в ближайшее же время править державой Астиага, поднимай на бой персов и вместе с ними шагай на мидян. Неважно, кто будет во главе мидян, я или другой военачальник; в любом случае победишь ты. Мидяне только и ждут подобного случая, чтобы свергнуть Астиага и перейти на твою сторону. Здесь все готовы. Ждут только тебя. Действуй без промедления».

Черпая силу в доверии своих войск, в частности — племен персов, марсафиев, маспиев и, разумеется, пасаргадов, уверенный в том, что имеет союзника внутри самого лагеря мидян, Кир передал своему деду дерзкое послание, равноценное бунту.

Именно Гарпагу Астиаг крайне неосторожно поручил поубавить спеси своему внуку и поучить персов уму-разуму. Видя, какие могучие войска выходят из Экбатаны, царь Мидии не сомневался в победе. Разве не победил бесчисленные полчища ассирийцев его отец Киаксар во главе точно такой же армии, как та, что проходила теперь перед ним? Сегодня ей противостоит немногочисленный народ из смешанных племен, насчитывающий сто двадцать тысяч подданных и способный вооружить от силы тридцать тысяч воинов. Кир, со своей стороны, знал, что может рассчитывать на гомотимов ^[52] и на своих верных солдат, к которым он присоединил новобранцев.