Империя должна умереть - Михаил Зыгарь Страница 24

Как раз в это время, в июне 1900 года, в Минске полиция устраивает массовую облаву: находит подпольную типографию и задерживает всю местную ячейку революционеров. Арестовывают и ее руководителя, фармацевта Григория Гершуни. Его отправляют в Москву на допрос к тому самому Сергею Зубатову, руководителю московской тайной полиции, самому странному силовику в Российской империи.

Зубатов начинает с арестованным многодневную игру. Агентурных данных, в том числе о связях с Бабушкой, достаточно, чтобы отправить Гершуни в Сибирь, но Зубатову интересен этот молодой революционер, и он берется его перевоспитать.

В этот момент Зубатову 36 лет. У него есть собственный метод работы с «политическими»: он не столько сыщик, сколько проповедник, главный романтик на службе у государства.

В детстве Зубатов увлекался идеей революции, даже создал в гимназии свой кружок, где они с друзьями читали Маркса, Писарева и Чернышевского. Когда Зубатову было 20, о его увлечении узнал отец и настоял, чтобы тот прекратил обучение. Начитанный юноша пошел работать библиотекарем и обнаружил в хранилищах огромное количество запрещенных книг. Он стал охотно выдавать эту литературу читателям. Так его библиотека стала центром подпольной жизни, а читателями оказались молодые революционеры – в том числе наследник чайной империи Михаил Гоц. Они подружились, и поначалу, вспоминает Гоц, Зубатов всерьез и искренне относился к своему кружку. Но потом к Зубатову пришла полиция. На первом же допросе он узнал, что друзья-революционеры вовсе ему не доверяли и использовали его библиотеку «втемную» для подпольных собраний, на которые его не звали. Зубатов обиженно заявил, что понятия не имел, кем были его читатели. И предложил полиции свою помощь.

Следствие продолжалось несколько лет. Михаила Гоца и его друзей по кружку, молодых столичных образованных евреев, которые собирались в библиотеке, читали запрещенные книги и вели смелые разговоры – и ничего более, – приговорили к десяти годам ссылки на Колыме.

Когда революционеры объявили Зубатова провокатором и начали на него охоту, он вышел из подполья и стал штатным сотрудником полиции. Карьера его была головокружительной – уже через семь лет он дослужился до начальника московской тайной полиции.

Идейный государственник, Зубатов не жалеет времени на долгие проповеди собственным подчиненным (которых, кстати, беспокоит тот факт, что ими управляет гражданский, а не офицер): «Без царя не может быть России, счастье и величие России – в ее государях и их работе. Возьмите историю. Так будет и дальше. Те, кто идут против монархии в России – идут против России; с ними надо бороться не на жизнь, а на смерть».

После каждого группового ареста Зубатов подолгу говорит с заинтересовавшими его арестантами. Это не столько допросы, сколько беседы за чаем о неправильности пути, которым идут революционеры, и наносимом ими вреде. Во время этих разговоров Зубатов предлагает собеседникам помогать правительству в борьбе с революционными организациями. Некоторые соглашаются, а некоторые, смущенные беседой с Зубатовым, просто оставляют революционную деятельность.

Свои беседы Зубатов использует в том числе для того, чтобы собрать аргументы для начальства и убедить начать диалог с обществом: «Удовлетворите их потребности, и они не только не полезут в политику, а выдадут вам всех интеллигентов поголовно».

Григорию Гершуни Зубатов предлагает сделку: в обмен на свободу тот подпишет подробные признательные показания, в которых будет сказано, что он не являлся членом тайной организации, но был доведен до отчаяния притеснениями евреев. Гершуни притворно соглашается. Вообще-то революционная мораль запрещала такое малодушие – как член подпольной организации, Гершуни должен признаться, что он убежденный революционер. Но он якобы решает сыграть с Зубатовым в его игру. Он подписывает все, что предлагает ему Зубатов. Тот торжествует. Он считает, что Гершуни сломлен и больше никогда не вернется к революции, и молодого фармацевта отпускают домой в Минск.

Освободившись, Гершуни, очевидно, стыдится своего поведения: когда Бабушка расспрашивает его, как ему удалось выйти на волю, он бормочет что-то невразумительное: «Да вот, бог не выдал, свинья не съела».