Воспоминания кавалерист-девицы армии Наполеона - Тереза Фигер Страница 24

Я обнаружила при нем негра Илера, человека преданного и наделенного тысячами талантов. Он учил танцевать сына князя, красавчика Оскара. ^[85] Этот проказник, которому не было и десяти лет, обожал солдат, и те платили ему тем же. Каждый день он просил у отца денег и оплачивал стаканчик кому-либо из гренадеров создававшейся гвардии.

Состояние моего здоровья ухудшалось и становилось просто удручающим. Медики говорили об абсцессе, угрожавшем мне в районе печени. Князь сказал мне:

— Скоро мы оставим Берлин и углубимся в болота Польши. Там мы перезимуем. Северный холод будет суровым; ты не в состоянии следовать за нами и выдержать все это. Тебе нужно вернуться в Париж.

Он выделил мне для охраны и забот на время переезда одного молодого артиллерийского офицера, получившего семнадцать сабельных ударов: многие из них пришлись на голову, и череп его был расколот. Несчастный находился в ужасном состоянии. Я забыла его имя; вроде бы он был племянником одного парижского фармацевта с улицы де Турнон.

Мы ехали в коляске с четверкой лошадей, их нам выделил князь. Проезжая через одну гессенскую деревушку, я обнаружила, что немцы испытывают к нам очень мало симпатии; это и понятно, ведь, начиная с 1792 года, мы ежегодно бивали какого-то из их принцев. Возмущение крестьян, столпившихся вокруг постоялого двора, где мы остановились, и искушенных возможной добычей, которую можно было получить с двух полуживых путешественников, нас сильно обеспокоило. Чтобы спасти жизнь моего товарища и свою собственную, мне пришлось продемонстрировать им все свое хладнокровие, подкрепленное дулами двух пистолетов. После этого, крепко выругавшись и дав взбучку ямщику, мы поспешно убрались оттуда, пока гессенцы, в свою очередь, не принесли оружия.

В Майнце мы продали коляску и четырех лошадей за девять луидоров, ^[86] что в военное время, уверяю вас, было вполне нормальной ценой. Спросите у солдат, которым приходилось продавать лошадей в подобных ситуациях. Мы очень торопились и поэтому решили воспользоваться почтовым дилижансом. В Меце я передала своего компаньона в руки его товарищей по артиллерийскому училищу, которые не позволили ему ехать дальше. Они устроили для меня вечеринку, на которой меня отблагодарили за то, что я была для раненого и сестрой милосердия, и ординарцем.

Прибыв в Париж, я явилась к маршалу Бессьеру. ^[87] Сборный пункт моего полка находился в Версале. Маршал стал возражать против того, чтобы я туда шла. Он порекомендовал меня одному из своих адъютантов. Я получила от маршала деньги, чтобы снять жилье у молочника с улицы Бургонь. Хотя эта добрая семья и заботилась обо мне, я все еще находилась в очень тяжелом состоянии, практически при смерти. Ко мне вызвали священника. К счастью, этот священник еще сохранил под черной сутаной военную выправку, и это сблизило нас. Раньше он служил в драгунах, был женат, но потерял жену и ребенка и в тридцать лет с горя подался в священнослужители. Ему удалось буквально вытянуть из меня исповедь, ведь он на самом деле любил Бога и своих ближних. Он говорил на таком языке, на каком мы изъяснялись в казармах. Он, например, сказал мне:

— Моя дорогая девочка, ваша душа уже накинула плащ и ждет лишь сигнала: «Седлай!» Она готова предстать перед господом; но это не причина, чтобы перестать думать о теле. Слава богу, я знаю одного доктора, месье Буайе, который может вас вылечить. У месье Буайе нет времени регулярно приходить проведывать бедного маленького драгуна, к тому же визиты врача могут вас разорить. Доверьтесь мне, дайте мне отвезти вас в лечебницу. Там вы получите заботы месье Буайе ежедневно и бесплатно.

Я испытывала отвращение к госпиталям; однако вынуждена была согласиться, священник сумел воздействовать на мои религиозные чувства, особо настаивая на необходимости смирения.

Адъютант маршала и священник занялись моим обустройством. Сестры милосердия приготовили для меня в отдельной комнате чистую постель, укрытую белыми занавесками. За мной так хорошо следили, меня так лелеяли, так баловали, что я начала выздоравливать и даже попросила месье Буайе не поднимать меня на ноги так быстро, а подержать меня еще немного в качестве больной, так мне было жаль расставаться с этими замечательными девушками. Я пробыла там одиннадцать дней, о которых у меня остались самые нежные воспоминания. Я обязана жизнью таланту месье Буайе; и я пользуюсь случаем, чтобы отдать честь его памяти.