Хранители Кодекса Люцифера - Рихард Дюбель Страница 24

Андрей давно уже влюбился в Брюн. [10]Впрочем, почему это произошло, он не знал. Возможно, причина заключалась в том, что город самоуверенно поднимался к отвесному замковому холму и, казалось, не столько униженно приникал к его стопам, сколько намеревался покорить его. Или же в том, что город постоянно предлагал желанное разнообразие, откуда бы ни приходил путник: с юга, из Вены, с севера или из Праги. Если путник отправлялся из Вены, монотонная равнина, протянувшаяся между городом Габсбургов и непоседливым моравским центром торговли, заканчивалась цепями холмов на севере от Брюна. Если же путник прибывал из Праги, то цепь холмов переходила в равнину, которая расстилалась перед его глазами, вот уже два дня не видевшими ничего, кроме узких долов, темных лесов над отвесными обрывами и глухих деревенек, и проливала бальзам на его истерзанную душу.

А может, причина симпатии Андрея к Брюну заключалась в том, что здесь (и почти во всем маркграфстве Моравия) решили подольше отгораживаться от безумия войны между Реформацией и Контрреформацией и каждый старался ежедневно напоминать себе, что вера должна помогать людям жить, а не убивать друг друга. Вот уже много лет он с радостью ожидал первой поездки в году, когда свежий воздух пахнет влажной землей, когда в затененных лесами уголках полей на северной дороге еще остаются покрытые снегом участки, а прохлада последнего дыхания зимы соперничает с теплым летним ветерком, обдувающим лицо. И, отправляясь в путешествие, Андрей заранее знал, что его обратный путь будет непременно пролегать через Брюн.

Андрей разочарованно думал о том, что любовь, если человек еще не сумел окончательно уничтожить ее в себе, постоянно ищет себе объект. В его случае этим объектом любовь избрала не женщину. Похоже, все, что он когда-то мог испытывать к женщине, умерло вместе с Иолантой. Он любил Вацлава горячей любовью отца к своему единственному сыну, но с годами в его сердце расцвело более глубокое, более нежное чувство, направленное на жителей Моравийской возвышенности.

Что касается последнего, то в этот день у него появились сомнения: а не окажется ли он в роли разочарованного любовника?

– Прошу, – произнес Вилем Влах. – Мы рассчитываем на вас.

– Кто такие «мы»? – не понял его Андрей.

– Прошу, – повторил Вилем, на мгновение задержался у порога ратуши Брюна и сделал приглашающий жест рукой. Андрей оставался стоять перед ратушей, всем своим видом показывая, что он ни в коем случае не желает принять приглашение. – Бургомистр, городской судья и глава правительства земли, Карл из Жеротина.

– Полагаю, эти люди обладают достаточной компетентностью, – сказал Андрей и широко улыбнулся Вилему. – Не говоря уже о вас, мой дорогой Влах.

Вилем Влах был прагматическим дополнением к группе мужчин, решавших судьбы маркграфства. Теоретически титул и все, что было связано с ответственностью за маркграфство Моравия, принадлежали кайзеру Маттиасу, однако практически он даже не думал об этом регионе. Маттиас полностью полагался на главу правительства земли, Карла из Жеротина, который хотя и был протестантом, однако принадлежал к умеренному лагерю и в братоубийственной войне дома Габсбургов сражался на стороне Маттиаса. Официально столицей маркграфства считался город Ольмюц, [11]но глава правительства уже много лет предпочитал проживать в более оживленном Брюне, и совершенно естественно, что и бургомистр, и судья этого города постепенно втерлись к нему в доверие. Вилем Влах был всего лишь осевшим в Брюне торговцем, которому полностью принадлежала половина города и значительные куски другой половины. Тот, кто хотел иметь гарантию, что при расхождении во мнениях в результате все придут к единому решению, даже если оно окажется прямо противоположным первоначальному, не мог пройти мимо него, а тройка на вершине Моравии была достаточно прагматична, чтобы не признать это сразу, но, тем не менее, руководствоваться этим. С точки зрения же Андрея, который за годы, прошедшие после смерти кайзера Рудольфа и утраты им должности главного рассказчика, fabulator principatis, взял на себя обязанность совершать поездки, необходимые для фирмы «Вигант и Хлесль», внешне невзрачный Вилем представлял собой одного из важнейших и приятнейших клиентов. Впрочем, в данный момент Андрей задавался вопросом, не получилось ли так, что за эти годы он постепенно, шаг за шагом заполз в сотканную из вежливости и выгодных сделок паучью сеть, приготовленную Вилемом Влахом с той лишь целью, чтобы своей любезностью поставить Андрея в затруднительное положение. Как бы там ни было, он прочно приклеился к паутине и теперь твердо решил не позволить сожрать себя просто так, за здорово живешь.

– Значение имеет лишь та компетентность, которая исходит из-за пределов города, – пояснил Вилем.

Из предыдущего опыта Андрей уже заключил, что Вилема Влаха невозможно было превзойти в его искусстве – словесном хороводе вокруг да около. Единственной слабостью Влаха являлось то, что он настолько привык к такой музыке, что его можно было сбить с такта только прямотой.

– Значит, вам просто нужен козел отпущения, – заявил Андрей.

Влах выпрямился – пять футов оскорбленного добросердечия и дружелюбия.

– Как вы можете! После стольких лет знакомства! – с обидой в голосе воскликнул он.

«Почти стольких же, сколько я сюда наведываюсь, – подумал Андрей, – но ведь длительное однообразие не защищает от потрясений, не правда ли?» Сегодня он уже пережил одно потрясение: Леоны не оказалось на месте. Когда бы Андрей ни останавливался в Брюне, он непременно наносил визит Леоне. Он отдавал ей пять фунтов корреспонденции и забирал себе семь – все это были письма от Агнесс Хлесль и, соответственно, для нее. Когда-то Леона была няней Агнесс, а затем – ее горничной. После того как Киприан и Агнесс поженились, старой няне тоже улыбнулось счастье и она вышла замуж за ремесленника из Брюна. Их брак был бездетным. Однако когда Леона три года тому назад овдовела, она взяла на воспитание девочку-подростка из монастыря премонстрантов – лучезарную, жизнерадостную, постоянно смеющуюся красотку. Девочку звали Изольда, и это была самая красивая оболочка человека, которому судьба не дала и капли того разума, который бы превосходил разум маленького ребенка. Леона безумно любила ее, а Изольда любила Андрея – с тех пор, как он начал рассказывать ей сказки во время каждого своего приезда в Брюн. Казалось, ему на роду написано приносить удачу и радость своими сказками тем, кого природа обделила. Двадцать лет назад это был кайзер Рудольф – а вот сейчас его место заняла Изольда. Какое падение… Впрочем, Изольде нравились его сказки, и она не требовала, чтобы он снова и снова рассказывал ей о том дне, когда родители Андрея пали жертвой настойчивых поисков библии дьявола.