Руны Вещего Олега - Юлия Гнатюк Страница 23

Ученик волхва разрешил, наконец, себе вспомнить, что он не сосна с шероховатой, тёплой от солнечных лучей корой, а человек, медленно возвращаясь в свой привычный облик. Вот он отделился от ствола старой сосны, что возвышалась напротив большого плоского камня, на котором ещё недавно стояли трое воинов. Медленно опустился на траву, одеревенение тела сменилось слабостью. Всё-таки второй образ за короткое время – это трудно. Пошевелил пальцами, прислушался к себе и одновременно звукам вокруг, от пальцев ног по всему телу к пальцам рук прогнал невидимую волну, настраивая тело на звуки леса. Погоняв туда-сюда волну по телу, встал, сильнее пустил волну из чрева, уже видимую, прошёлся ею по рукам, ногам и хребту. Одеревенение ушло, и он опять стал прежним собой. Вынул из дупла свою рубаху, положенную туда, прежде чем «стать деревом», накинул её плавным волнообразным движением, и неслышным кошачьим шагом направился вослед ушедшим. Движения его ускорялись как бы сами собой, и вот он уже перешёл на лёгкий почти неслышный бег, уклоняясь на ходу от ветвей, перепрыгивая через корневища, проскальзывая ужом сквозь кустарник, как бегали они с отцом Хорыгой, когда вместе занимались воинскими управами.

«Откуда в лесу взялись воины, да ещё с ищейкой? – Мучила тревожная мысль. «Недоброе дело задумал князь, с волхвами воевать…» – не выходили из головы слова одного из них. «С волхвами воевать… воевать… Скорее, скорее назад!» – билось в висках юного потворника.

* * *

Согнувшись под дверным косяком старой, будто вросшей в берег мовницы, Хорыга вышел и обессилено уселся на выступающее из сруба бревно со стёсанным – для удобства сидения – верхом. Внутри ещё всё трепетало после тяжкой лечёбы, слегка подташнивало, голова гудела, что медное било, а в коленях ощущалась противная слабость. Целитель встал, держась за сруб десницей, потом медленно побрёл к реке, протекавшей в нескольких шагах. Умывшись, почувствовал себя немного лучше, но противная слабость осталась в членах. Родичи хворого уже суетились вокруг него, под руки выводя из узкой и низкой двери мовницы.

На выступающее бревно-скамью огнищане поставили узел с едой и одеждой в благодарность за излечение, но Хорыга только рукой махнул и предупредил, чтобы хворый ничего не ел три дня, только пил, а потом осторожно начинал с малого, сдерживая желание наесться.

– Помните, коли нарушите, что сказано, болезнь может вернуться! – строго рёк им на прощанье волхв, усаживаясь на бревно рядом с оставленными дарами.

Вот уже и скрипучий звук воза затих в лесу. Хорыга, уйдя в себя, принялся, как обычно после трудного лечения, «чистить» своё тело, постепенно проходя по нему, как по своей лесной избушке: выметая сор, пыль и липкую грязь чужой хвори и немощи. А как же иначе, – только восприняв чужую хворь, как свою, можно всецело понять её и справиться с ней. Только тяжко что-то нынче, никак не удаётся изгнать немощь. Жаждущему отдыха разуму не даёт покоя какая-то неясная тревога, пробивающаяся извне, будто холодный сквозняк сквозь частые щели в худую избу.

Того, что ринулся на него с топором из-за угла мовницы, кудесник едва успел привычным выплеском силы из чрева, пропущенной через руку, отвести чуток в сторону, развернуть вкруг и перехватить топор другой рукой. Далее уже действовал, как обычный воин, – силы волховской у него осталось слишком мало. Ногой толкнул стоявшее под стеной мовницы бревно, чтобы перекрыть путь второму воину, а третьего встретил молниеносным взмахом топора. Продолжая движение по дуге, сразил своим оружием того, который споткнулся о брошенное бревно, с удивлением узнав в нём недавнего «родственника хворого». На долю мига замешкавшись, Хорыга повернулся к тому, у кого отнял топор, и тут почуял, как под левую лопатку остро и глубоко вошло жало сулицы. Руки кудесника ослабели, удар топора по плечу он уже ощутил тупо, как будто секли совсем не его тело. Последней догадкой, когда уже отделялся от своего распростёртого на траве тела, был ясно возникший образ, как помощник Аскольда повелевает своему человеку найти тяжёлого больного и свезти его к дерзкому волхву по имени Хорыга…

* * *

Тропа разделилась. Потворник заколебался на мгновение, – разум твердил, что надо идти к избушке, ведь лечёба уже закончена, и кудесник, наверное, отдыхает; а ноги сами несли в противоположную сторону. Дубок со всех ног помчался к реке, словно боясь опоздать.

Он выбежал к мовнице на берегу и первое, что увидел около старого сруба – это недвижно распростёртое тело отца Хорыги. Дальше лежали ещё двое мёртвых – один в огнищанской одежде. Слёзы сами собой хлынули из очей отрока. Он бросился к учителю. В груди старого волхва зияла рубленая рана, правое плечо и бок тоже были изрублены, рядом лежал топор, а земля вокруг была истоптана и щедро обагрена кровью. Кровь была и на бревне, которое Дубок использовал в воинских управах. Обычно оно было прислонено к стене мовницы так, чтобы на него не попадал дождь.

– Вот и подручный старого колдуна вернулся, а то бегай за ним по лесам, – услыхал сзади себя издевательски-довольный голос отрок и, обернувшись, в расплывчатом тумане слёз, в нескольких шагах перед собой узрел тех троих, что шли за ним по следу. Тут же из-за мовницы выехали два незамеченных им ранее всадника.

Горе от потери родного человека и порождённая им ярость выплеснулись в отчаянный, похожий на вой ночного зверя крик. Способность действовать телом быстрее, чем мыслью, снова спасла потворника. Он гибкой волной простёрся над истоптанной землёй, подхватил своё бревно и, не останавливая движения, бросил в стоящего одесную усатого, который едва успел уклониться от необычного «метательного орудия» и выставить свой кинжал. Но Дубок нежданно для воина прянул не на него, а в сторону, и, выбросив вперёд обе руки, «рыбкой» пролетел под брюхом коня, на котором подскочил один из воинов, и, коснувшись травы, живым клубком покатился по ней. Испуганный конь прянул вбок, а юноша помчался по берегу реки, которая благодаря старой, но ещё достаточно прочной деревянной плотине, видимо построенной бобрами, разливалась здесь, образовывая озерцо. Всадники с воинами ринулись вдогонку, молодой выстрелил из лука, но ученик волхва успел пробежать по бревну, что одним концом покоилось на берегу, а другим – на козелке из жердей, образуя мосток, и, снова выбросив руки вперёд, нырнул в воду. Воины остановились. Подбежавший молодой быстро извлёк и вложил в тетиву лука вторую стрелу, приготовившись к стрельбе, как только в воде появится голова отчаянного беглеца. Но мгновенья пролетали, а отрок всё не появлялся.

– Куда он подевался, может, утоп? – озадаченно спросил один из воинов.

В это время показались трое всадников во главе с десятником, – они возвращались от избушки волхва, в которой производили сыск.

Воины рассказали ему про молодого колдуна, который вернулся, а потом, видно, от горя утопился.

– Ладно, скоро стемнеет, в Киев пора возвращаться, – озабоченно молвил десятник. – Про отрока сего никому ни слова. Нам велено было старого чародея кончить, про молодого разговора не было, а небыль, как говорится, на быль не повесишь. Добро ещё, Зигурд озаботился, чтоб тяжёлого больного привезти, при лечении таких колдуны на время силу свою теряют.