Голландская республика. Ее подъем, величие и падение. 1477-1806. Том 1 - Джонатан И. Израэль Страница 23

Тем не менее обособленность анклавов и баннеретов исчезла далеко не полностью, особенно если говорить о юридическом или психологическом аспекте, даже несмотря на успешность габсбургской бюрократизации и централизации. Титулованные землевладельцы всеми возможными способами защищали свою суверенную, или полусуверенную, независимость. Графы ван ден Берг в своем городе Херенберге и владетели Батенбурга продолжали чеканить собственную монету еще несколько десятилетий после 1543 года. Такое положение порождало большое количество административных и судебных отклонений, а попытки Габсбургов преодолеть их вызывали возмущение, которое в дальнейшем негативно сказалось на существующем режиме. Гелдерландские графы, которые до этого были главными спонсорами бургундско-габсбургского влияния в провинции, после 1548 года стали не только первейшими противниками габсбургской политики государственного строительства, но и, ближе к 1580-м годам, местными предводителями Реформации.

Договор в Венло и последовавшая за ним Прагматическая санкция способствовали значительному объединению Нидерландов под властью Габсбургов. Но нельзя забывать, что процесс объединения был в некотором отношении поверхностным, скорее мнимым, чем реальным. Не только епископство Льежское, крупное независимое княжество, и присоединенное к ней графство Лоон, оставалась за пределами Габсбургских Нидерландов, но и, в значительной мере, также анклавы в Гелдерланде и рядом с ним, включая графства Бюрен и Кюлемборг, а также сеньории Лердам, Вианен и Эйсселстейн на границе Голландии и Утрехта. Кроме того, существовало около тридцати небольших владений за пределами Габсбургских Нидерландов, растянувшихся к югу от Оверквартира в долине Мааса, вокруг Маастрихта, которые юридически были под властью Священной Римской империи.

Одно из них, Гронсвельд, непосредственно граничило с Маастрихтом на юге; другое, Ланакен, одно из крупнейших, практически граничило с городом на севере. Кроме всего этого, значительные территории Исторических Нидерландов, теперь в границах Королевства Нидерланды, включая Равенстейн, Сюстерен, Геннеп, Мок, Ситтард, Тегелен, Боркюло, Лихтенворде, Лимерс и Хёйссен были признаны Карлом V как часть соседних немецких государств Клеве, Юлих и Мюнстер (см. карту 5).

^{КАРТА 5. Территории под иным суверенитетом и автономные владения в Нидерландах после 1543 года}

Реформы и успехи бюрократизации в середине шестнадцатого века снабдили Карла инструментом для наиболее длительной и настойчивой попытки подавить Реформацию административными методами, какую только видела Европа в этом столетии. Однако оказалось, что этого было недостаточно, особенно в таких провинциях, как Оверэйссел, Гронинген и Гелдерланд, где власть Карла по-прежнему была слабой.

Но, пожалуй, самым большим ограничением в объединении Габсбургских Нидерландов по-прежнему было разделение севера и юга, обусловленное реками и силой провинциальных институтов Голландии. Несомненно, во многих отношениях север и юг были так же далеки друг от друга после 1543 года, как и до этого. Карл объединил север при помощи голландских ресурсов, в то время как Фландрия и Брабант не внесли никакого вклада. Правда, при дворе и среди некоторых гуманистов и бюрократов распространялось понятие единой родины, единых Нидерландов, «Belgium Nostrum», охватывающих все 17 провинций, что было вызвано достижениями Карла. Но подобные идеи были у считанных единиц, и даже среди гуманистов, особенно на севере, существовала более сильная приверженность батавскому мифу, — и местному патриотизму Голландии или Гелдерланда, — чем идее «Belgium Nostrum», объединяющей север и юг.

В целом в обществе, в Голландии, Фландрии и Брабанте, равным образом доминировало мнение, что жители других главных провинций являются «иностранцами» и не должны допускаться к государственной службе на «нашей» территории, и которой их интересы не должны касаться. В Голландии также присутствовало мнение, что интересы Утрехта, Оверэйссела и других северных провинций должны быть второстепенными по отношению к Голландии. Кроме того, поскольку Голландия всегда была единственным центром силы на севере начиная с тринадцатого века, такой взгляд стал решающим фактором, определившим будущее страны.

Противоречия в Габсбургских Нидерландах нашли отражение в сложной эволюции нидерландского языка. События шестнадцатого века отражали стремление к централизации и объединению под властью Габсбургов, но в то же время и отсутствие настоящего центра и сохраняющееся разделение основных территориально-политических блоков. Тот факт, что французский был официальным языком габсбургского правительства в Брюсселе, не только привел к языковому разделению между властью и большинством населения, но и, что более важно, не дал придворному влиянию распространиться на какую-либо из версий нидерландского. В поздние Средние века в стране было пять основных вариантов нидерландского — фламандский, брабантский, голландский, лимбургский и северо-восточный, или восточный (Oosters). Политическое разделение Исторических Нидерландов в период до 1543 года лишь укрепляло раздельность этих ветвей. Коммерческое преобладание Антверпена и тот факт, что двор, пусть и франкоговорящий, находился в Брюсселе, способствовали, пусть и не самым решительным образом, продвижению брабантского. На севере успехи делал преимущественно голландский, чему способствовало раннее распространение книгопечатания в таких городах, как Амстердам, Делфт, Лейден, Гауда и Утрехт. Но восточный, подпитываемый своей связью с «Новым Благочестием», расцветом книгопечатания в Кампене и Девентере и антиголландскими настроениями в городах на Эйсселе, все еще сохранял свои позиции на северо-востоке и активно использовался некоторыми нидерландскими Реформаторами.

Во Фрисландии был свой собственный разговорный язык — фризский, — который продолжил существовать как язык большинства в начале Нового времени и до сих пор. Постепенно, в течение многих десятилетий, голландский (впитав в себя некоторые фризские черты) вытеснял фризский язык из церкви, культуры, образования и юриспруденции. Изначально это происходило, вероятно, по причине того, что многие представители регулярного духовенства, населявшие клуатры во Фрисландии, сами были не из фризов. Но этот процесс ускорился с конца пятнадцатого века с развитием книгопечатания. Большая часть нелатинских книг во фризских библиотеках начала шестнадцатого века была напечатана на голландской версии нидерландского языка.

Несомненно, книгопечатание, ранняя Реформация и объединение под властью Габсбургов значительно усилили общее стремление к стандартизации и унификации нидерландского языка, и можно найти бесчисленные подтверждения этому. Новый Завет на нидерландском языке, опубликованный в 1525 году, претендовал на изложение Евангелия не на «голландском или брабантском, а на чем-то между ними», компромиссном «общем языке», понятном всем, кто говорит по-нидерландски. Но в отсутствии особой языковой политики у государства и Церкви и в условиях эксклюзивного использования двором и высшей знатью французского языка завершение этого процесса было невозможным. Несколько вариантов нидерландского, в частности голландский, брабантский и восточный по-прежнему оставались основным передаточным средством религии и культуры в локальных масштабах.