Повседневная жизнь викторианской Англии - Татьяна Диттрич Страница 23

В своем отчете об условиях жизни в домах рабочего класса лорд Шафтесбери отмечал: «Эффект системы одной комнаты физически и морально невозможно описать. Вы заходите в комнату и видите там только одну кровать, на которой спит вся семья, состоящая из отца, матери, взрослого сына или дочери и детей поменьше обоего пола. Невозможно даже предсказать фатальный результат такого нездорового морального климата. Во многих случаях взрослые сыновья или дочери спят в той же комнате с другими постояльцами, у которых на ночь часто остаются пьяные приятели или подружки. Все эти факты приводят к повышению безнравственности среди рабочего класса!»

Инспектор по лондонским школам мистер Уильяме соглашался с этим мнением: «У меня нет никаких сомнений, что перенасыщенность домов ведет к низкой морали. Однажды я зашел по долгу службы в такой дом и спросил встретившуюся женщину: сколько комнат она занимает?

Она ответила:

– Две.

Затем я спросил: а как велика ее семья?

Она ответила:

– Одиннадцать человек.

– Сколько же у вас кроватей?

– Две.

– Видимо, в одной из них вы спите со своим мужем?

– Да, и еще двое или трое младших детей.

– А где же спят ваши старшие разнополые дети двадцати, девятнадцати и восемнадцати лет?

– Да все вместе, еще дед с ними и младший сын. Но вы должны понять, что мои старшие дочери не всегда приходят домой на ночь и не всегда спят здесь!

Ее дочери – проститутки и скорее всего они ступили на этот путь по настоянию родителей!»

Другой серьезной проблемой была жуткая грязь в таких домах, которая образовывалась, однако, не только от лени или безысходности. Порой за чудовищные антисанитарные условия в домах нельзя было винить живущих там в настоящее время.

В своей речи капеллан Клеркенвелской тюрьмы мистер Хослей говорил: «Заходя в дом, вы видите умопомрачительную грязь везде, куда бы вы ни ступили, но в большинстве случаев теперешним жителям дом уже достался в таком состоянии. Я знаю, что из 70 тысяч человек, приезжающих в Лондон на заработки, редко кто живет на одном месте дольше, чем три месяца. Священник церкви на Риджент-стрит говорил мне, что на всей этой улице, такой престижной в городе, вряд ли найдешь одну семью, остающуюся там дольше. Среди его прихожан почти нет старожилов. Люди все время меняются».

Такая текучесть объяснялась нерегулярностью заработка. Как только жильцы находили более высокооплачиваемую работу, так сразу же стремились подыскать и лучшее жилье. Однако, к примеру, в районах доков люди нужны были в основном для разгрузки кораблей – тяжелого, но не квалифицированного труда. Им необходимо было жить рядом с пристанью и, если приходил груженый корабль, стоять в первых рядах среди сотен грузчиков, выстраивавшихся на доках и ждущих работу. Иногда они получали 12 шиллингов в неделю, иногда девять, а бывало, что в их услугах нуждались только восемь раз за месяц, а то и вовсе они долго сидели без работы. На арендную плату даже за такое чудовищное жилье уходила треть заработка, и семьи время от времени должны были переезжать в более дешевые дома. Уходя, они совсем не думали о том, чтобы убрать за собой, оставляя всю свою мерзость вновь вселившимся. А те, сами не зная, как надолго они там задержатся, не заботились о чистоте. Люди просто привыкали жить в жуткой грязи и не замечали этого. Да и трудно было что-либо увидеть в темноте, наступавшей зимой уже в четыре часа дня. У многих не было денег купить свечей, и они привыкали ориентироваться на ощупь. До чистоты ли в таких условиях! На полах накапливался такой слой грязи, что его невозможно было отскоблить, а кроме того, часто на это просто не хватало воды, отпускаемой ежедневно для жильцов. Как отмечал капеллан церкви, колоссальная смертность среди детей в то время была не только из-за перенаселенности в комнатах и не только по причине пьянства родителей, а оттого, что инфекционные заболевания, мгновенно распространяясь в таких условиях, убивали в первую очередь самых слабых. Правда, к детским смертям в бедных семьях исторически привыкли. Матери не позволяли себе сердечно привязываться к крошкам до пяти лет, потому что знали, что многие из них вряд ли доживут до этого возраста. Старались иметь больше детей, чтобы хоть кто-то выжил. Интересно, что в церковных книгах Средневековья, учитывавших потери каждой семьи от стихии, на первое место вписывался полегший скот, а потом уже умершие дети. Это доказывало, что о потере скота скорбели больше.В 1882 году на многих улицах все еще был один смывной туалет на 16 домов. К примеру, в районе Вестминстера, практически рядом со зданием парламента, где обсуждался вопрос об условиях жизни бедного населения, один туалет обслуживал всю улицу, где в каждом доме проживало по 30-40 человек. И кроме того, все проходившие мимо пользовались его услугами. Так что если в доме на всех жителей была одна уборная – правительство расценивало это как удовлетворительные условия для проживания. Не удивительно, что в перенаселенных жилищах для справления нужды использовались лестницы, дворы, заборы и т. д. В некоторых хибарах под туалет приспосабливали дырку в полу комнаты, где проживало несколько человек. На многие производства, например в пошивочные цехи, брали молодых девушек, обрабатывавших петли на пиджаках или пришивавших пуговицы к пальто. Хозяева, заинтересованные в рабочих руках, позволяли им спать тут же на полу. Таких работниц называли подкро- ватницами, так как каждый раз, когда приходили инспекторы, чтобы проверить бизнес и условия жизни работников, они прятались кто куда мог, в том числе и забивались под топчаны с накинутыми матрасами.

Зимой в таких домах не топили. Хозяева экономили на угле, а то и просто у жильцов не было денег на отопление. Готовили на улице у общественных костров, разводимых по ночам, или у булочника, выпекавшего хлеб днем и ночью. Тогда по вечерам в дверь к нему выстраивалась очередь из желавших после рабочего дня приготовить в его огромном чане со студнем свои продукты. Туда засовывались тряпочки с черным пудингом (кишка, нашпигованная гречкой и свиной кровью), отруби, говяжьи почки. Хозяева студня не возражали. Наваристей будет бульон. Но такие сытые дни в рабочих семьях бывали редко. Чаще всего на ужин доставались краюха черствого хлеба и кружка воды.

Если же появлялась постоянная работа и люди могли переехать в лучшие условия, снять, например, отдельную комнату, то тогда появлялись другие неудобства, с которыми приходилось мириться. В викторианское время владельцы угловых магазинчиков, продававших жареную треску и картошку, разделывали рыбу прямо в своем доме, не заботясь о жильцах, которым сдавали недорогие комнаты. А во дворе они сортировали непроданную рыбу и хранили ее под своими кроватями, поливая утром водой, чтобы смотрелась свежей. Можно только посочувствовать постояльцам, узнававшим в темноте свое жилище по запаху, но все же им повезло больше, чем тем, кто снимал площадь у мясника. Тогда к ароматам протухшего мяса добавлялся меховой пух от кроликов, тушки которых ощипывали женщины, помогавшие семейному бюджету. Он летал по всему дому, попадая в нос, горло, забиваясь в легкие, и был причиной многих серьезных заболеваний.Одним из первых предпринимателей подумал о жилищной программе Томас Кубит, который на свои деньги стал строить дома со всеми удобствами в фешенебельном теперь районе Лондона Белгрэйв-сквер. В 1828 году это было болотистое место на окраине города. Новые дома восхищали ванными комнатами и водосмывными туалетами. Вода в них впервые стала достигать верхних этажей. Такой впечатляющий результат получался благодаря тому, что Томас Кубит впервые при прокладке канализации и водопровода применил не стандартные деревянные, а чугунные трубы. Решив не экономить на качестве, он вернул свои деньги тем, что производил кирпичи тут же из местной глины, не тратясь на материал и доставку. В это время ученым Мердоком из продуктов горения угля был выделен газ, который давал ровное, бесцветное пламя. Томас Кубит, одним из первых оценив возможности нового изобретения, стал использовать его доя освещения своих домов. Конечно, жить в них могли позволить себе только очень богатые люди. (До сих пор эти особняки – пример качественного строительства и предмет зависти любого, кто живет в столице. Средняя стоимость самого небольшого домика равняется двум миллионам фунтов стерлингов.) В конце тридцатых годов XIX века в Лондоне уже стало возможным выходить на улицу по вечерам. «Белгрэйв-сквер освещалась как днем», – писалось в газетах. Томас Кубит после своего успешного проекта в Белгрэйв-сквер начал строить сравнительно дешевые дома на Собачьем острове в Лондоне, где прорытые от Темзы каналы позволили создать обширную территорию доков, принимавших корабли с товарами со всего мира. Его примеру последовали многие компании, которые стали строить кварталы типовых домов по всей Британии, обеспечивая миллионы людей сравнительно дешевым жильем.